Рабыня моды - Ребекка Кэмпбелл

Одеваться было достаточно сложно. Встреча с Лайамом, если она состоится, будет сразу после работы, значит, нужно что-то подходящее и для офиса, и для свидания. Но девушки в нашем магазине подмечают малейшие изменения во внешности, невидимые нетренированному взгляду, и этим они напоминают эскимосов, которые точно знают, что именно находится под снегом. Если я переусердствую, они поймут, что я собираюсь куда-то сегодня вечером, и, конечно, не с подругой.

В итоге я остановилась на белье «Ла перла» [знаю, что это очевидно, но именно очевидное часто оказывается правильным), винтажном пиджаке-смокинге от Ива Сен-Лорана, темно-синих джинсах от «Хлое» и вызывающих туфлях без задника цвета фуксии. Я ваяла портфель от Билла Амберга — симпатичный подарок Майло. Он занимается пиаром этой компании, вернее, занимался до того, как его спровадили оттуда за присвоение большого количества конфет для своих друзей.

Я отправилась в кафе на углу — минут двадцать просидела за столиком у окна, выкурила до фильтра три сигареты «Силк кате», и с каждой неглубокой затяжкой мое сердце все больше замирало.

Я не записала, но очень хорошо запомнила название паба, где мы с Лайамом договорились встретиться. Я еще не приняла окончательного решения, но уже точно знала, что не могу не пойти. Если вы понимаете, что я имею в виду. Сама поездка в Килберн казалась мне большим преступлением, чем возможная измена. Меня заносило в тот район лишь однажды, да и то по ошибке. И это было просто ужасно!

В Брикстоне, может быть, немного опасно, но зато это классный район, и там есть несколько заведений, куда вы непременно захотите пойти. А Килберн показался мне тогда Богом забытым местом, где на главной улице расположены магазины для бедных, в которых продаются дешевые батарейки и кухонная утварь восточноевропейского производства. Взгляд то и дело натыкался на пьяниц, валяющихся на тротуаре, неопрятных женщин и чумазых малышей, державшихся за коляски; стариков, которым некуда было пойти, потому что они жили на государственные пенсии; уродливых мужчин с собаками, в упор и с ненавистью рассматривавших тебя — в их взгляде читалось желание расправиться с пришельцем из другого мира. Вот какие впечатления остались от тех семи минут, которые ушли у меня на поиски такси, чтобы смотаться оттуда.

В середине дня позвонил Людо с извинениями:

— Прости, думаю, я понял, почему ты так расстроилась. С моей стороны это было бестактно.

— Забудь об этом! — яростно, словно проклятие, произнесла я.

— О Боже, — испугался Людо, — ты сделала то, что ожесточает твое сердце, правда?

— Да, именно так. Будь ты со мной в кафе сегодня утром, мог бы слышать, как его сковывает лед.

— Не делай этого, послушай, хочешь, я сейчас изображу рыбку гуппи? Я знаю, тебя это всегда смешит. Ты готова? Ну вот, я показываю. — Он помолчал. — Ты что, не смеешься?

— Нет.

— Ладно, хорошо. Теперь я покажу тебе, как ходит обезьяна. Ведь это всегда срабатывает.

Я твердо решила не смеяться. Стоит только улыбнуться, и меня захлестнет любовь, — я не буду способна на плохой поступок, а я все же хотела его совершить.

— Послушай, пожалуйста, прекрати. Я не в настроении. Через пару дней я приду в себя.

— Я не могу столько ждать, мне плохо. Знаешь, я бы отдал все на свете, чтобы это стихотворение не приняли.

— Нет, не ты. Я отдала бы все, что угодно. Тебе бы понравилось, если бы я рассказывала всем подряд, что у тебя не встает?

— Но это несправедливо. Сколько раз такое случалось? Два?

—Четыре, если быть точной. Но ты уходишь от темы. Проблема в том, что невозможно было придумать ничего более оскорбительного, даже если бы тебе помогали величайшие гении в истории человечества: Альберт Эйнштейн, мадам Кюри, Исаак Ньютон, Вивьен Вествуд и еще кто-нибудь на твой выбор.

— Послушай, но я ведь уже извинился. Пытался объяснить, что эти строки не о тебе. Не знаю, что еще я должен сделать. Пойдем, выпьем сегодня вечером, и все наладится.

— Извини, сегодня я ужинаю с девочками.

— С какими девочками? — мрачно, но без тени подозрения, спросил Людо.

— Ну, с девочками, глупый. — Я знала, что он не будет расспрашивать.

— Ну ладно, ты ведь шутила, когда поставила Вивьен Вествуд в один ряд с Ньютоном, правда?

— Боже мой, Людо! А я всегда считала, что у мужчин сильнее развито чувство юмора.

Было пять минут шестого. Пенни давно ушла. В ателье все тоже начали расходиться. Девушки в магазине уже стояли, как цапли над прудом с рыбой, с нетерпением ожидая, когда можно будет запереть дверь и начать подсчитывать выручку. Я же болтала с Вероникой:

— Вероника, вот если бы у тебя был парень, ты бы захотела встречаться с другим?

— Кэти! — закричала Вероника. — Нет! Никогда! Когда я отдам свое сердце мужчине, это будет навсегда, или я никогда…

— Да, очень мило. Но тебе легко так себя вести! Совсем не сложно быть хорошей, когда у тебя нет выбора.

— Кэти, послушай, к чему все эти вопросы? Ты ведь не думаешь о том, чтобы… сделать что-то такое?

— Конечно, нет, глупенькая. Я просто размышляла над этим вопросом, так, вообще.

— Но, Кэти, ты никогда не делаешь ничего в глобальном плане, твои поступки всегда конкретны.

— Вероника, знаешь, если бы мне понадобился психоаналитик, я бы пошла… — Но я не могла вспомнить ни одного имени, поэтому решила не уточнять. — К психоаналитику. И кто дал тебе право, — продолжала я мерзким тоном, — делать обобщения? Что ты знаешь о жизни? Ты сидишь, обложившись бумагами и всякой ерундой, и что хорошего ты сделала? Все, на что ты способна, — это критиковать, гадить и вставлять саркастические замечания.

Вероника сидела в приемной клиники альтернативного лечения боли — там работало много специалистов по акупунктуре, фитотерапевтов, остеопатов и разных других полоумных. Ближе всего к альтернативной медицине я оказываюсь, когда, услышав комплимент по поводу своей внешности, начинаю чувствовать себя гораздо лучше.

— Извини, Кэти. Я знаю, ты не причинишь боли Людо, ведь ты так сильно его любишь. Но ведь раньше ты была жестока с парнями.

— Назови хотя бы одного.

— Малкольм Гидлоу.

— Малкольм Гидлоу! Никто не относился к нему серьезно, ты не можешь строго судить меня за тот поступок.

— Стефан Соланки.

— Но он ведь поступил в университет, не могла же я болтаться без дела в ожидании его каникул. — Я взглянула на часы на стене. — Послушай, извини, но мне пора идти. Созвонимся, пока.

И я положила трубку. Черт возьми, еще не хватало, чтобы из всех моих знакомых именно Вероника читала мне лекции. Мне нужно еще сделать несколько звонков. Во-первых, узнать телефон паба «Блэклэм», что не так уж и сложно. Затем позвонить туда и выяснить, как туда добраться.