Пирамида - Юрий Сергеевич Аракчеев

своих, несмотря даже на поддержку Москвы. Жить-то ему в Туркмении… И заметьте, он просто судья, а пересматривал дело, которое рассматривалось ранее членами Верховного суда республики. Да, ему было нелегко. Но все же главный положительный герой – Каспаров.

Несговорчивые корреспонденты

Но уже следующий мой звонок – Измирскому, корреспонденту «ЛГ», посланному сначала на второй процесс, а потом и на третий, – показал, что все не так просто. Беднорц говорил, что Измирский принимал очень активное участие в деле, он же был одним из троих на аудиенции у Баринова (поднял вопрос о «пересортице») и мог бы помочь в работе над повестью.

Против моего ожидания, Измирский говорил очень сдержанно, а когда я упомянул Румера, он прямо-таки взорвался:

– Румер обещал напечатать мой материал по делу Клименкина еще давно, хвалился этим материалом, показывал его всем в редакции, но так и не напечатал! – воскликнул он и добавил несколько оскорбительных слов по адресу Румера.

– Встречаться нам с вами есть смысл только при одном условии: если мы будем соавторами, – сказал он в конце концов.

Пообещав подумать, я сообщил о нашем разговоре Беднорцу. Тот решительно поддержал меня в отказе от соавторства и обещал с Измирским поговорить. Однако разговор не изменил позиции Измирского. Как ни старался я убедить пожилого журналиста, что подход у меня не чисто публицистический и писать я собираюсь не очерк, не статью, а документальную повесть, что в повести этой роль корреспондента Измирского будет освещена самым лестным образом, ибо я много хорошего слышал о нем, – внештатный корреспондент «ЛГ», юрист Измирский был непреклонен. Так мы и не встретились.

Вообще-то Румер чуть ли не с первых слов предупреждал меня о том, что каждый из участников будет выпячивать свои личные заслуги и чтобы я подготовился к этому. Тогда я не придал значения его словам. А теперь вспомнил.

Еще более отрицательную, я бы даже сказал враждебную, реакцию встретил мой звонок у журналистки Софьи Петровой.

Софья Петрова была командирована на третий процесс вместе с Измирским. Она полностью разделяла мнение Измирского и Беднорца о невиновности Клименкина. Она героически собирала материалы процесса вопреки желанию судьи Милосердовой. Она носила свои записи с собой, после того как в один из первых же дней в Мары обнаружила, что кто-то хозяйничал в ее вещах в гостинице.

Слабая женщина, она вела себя мужественно, по словам Беднорца. Вернувшись в Москву, она вместе с Измирским писала письмо главному редактору «ЛГ» с просьбой вмешаться в дело Клименкина и вообще приняла его близко к сердцу. И тоже была на аудиенции у Баринова.

Когда я дозвонился ей и сказал, что собираюсь писать повесть о «Деле Клименкина», она чуть не повесила трубку. Никакие мои объяснения не смягчили ее. Она наотрез отказалась встретиться и просила больше ей не звонить.

Я был совершенно обескуражен. Ведь мы не знакомы, и она даже не попыталась выяснить мои намерения. Как же можно встречать в штыки незнакомого человека, даже не пытаясь выслушать его? Этакая «презумпция недоверия». Не зная, что делать, я поделился своими сомнениями с Беднорцем. Тот очень удивился и обещал с ней поговорить.

Но и это ни к чему не привело. Она была смертельно обижена на газету, и ее обида полностью распространилась на меня.

Румер показал мне очерк Измирского, написанный после того, как тот вернулся со второго процесса.

Очерк назывался «Битва за истину». Написан он был, на мой взгляд (как и на взгляд Румера), очень слабо, а главное – весьма выспренно. Гражданственность в нем, как мне показалось, была странно расчетливой. Малейший упрек юристам из Туркмении, например, тотчас сопровождался бесконечными уверениями в лояльности юридической системе Союза…

И все же оба – и Измирский, и Петрова – сыграли в деле благородную роль.

Как странно, думал я: «плохие» люди, то есть живущие откровенно в неправде и эгоизме, думающие не о других, а о себе, объединяются, чаще всего естественно и легко. А вот борцы за правду сплошь да рядом одиноки и разобщены. Иногда они даже словно ненавидят друг друга. Почему?

Польза прагматизма

И только третий журналист – тот, который был на последнем процессе и, по словам Беднорца, весьма реально способствовал вынесению оправдательного приговора, – говорил со мной по телефону вполне доброжелательно и пригласил домой, пообещав дать все, что у него есть по делу Клименкина, включая даже магнитофонные записи. Он тоже был юрист по образованию.

Марк Вознесенский оказался довольно энергичным человеком с внимательным и чуть настороженным взглядом холодных голубоватых глаз. Он принял меня в своей просторной квартире.

– Ну, что можно сказать? – риторически произнес он, расхаживая по великолепно обставленному кабинету. – Процесс был давно, с тех пор я побывал еще на нескольких, очень серьезных. Но все же постараюсь вспомнить, что смогу. Клименкин не симпатичен! Какой-то безликий, вялый. Спасся благодаря своей же глупости – не подал прошения о помиловании…

(«Как по-разному трактуют люди один и тот же поступок! – подумал я тотчас. – Беднорц ставил в заслугу Клименкину его стойкость…»)

– Все свидетели проходили через линейное отделение милиции, получая соответствующую обработку, это сразу стало ясно, – продолжал между тем Вознесенский. – Вообще свидетели просто смехотворны. Одна женщина – Сафарова или Сапарова – на суде так говорила: «Я ничего не помню. Прочтите, что я там написала?» То одно говорила, то другое… Муж ее, оказалось, сидит за хулиганство, осужден железнодорожной милицией, ясно же, что на нее оказали давление. И так большинство. Врач там один – Кадыров. Так поддерживал обвинение, что просто смешно: всеми силами пытался угадать, что обвинению нужно. Да ведь очень просто: он был заинтересован. Жертва-то умерла от неправильного лечения! Вот он и хотел, чтобы как можно быстрее дело закончилось. А ведь важно было бы знать, как проходила операция в больнице, о чем говорила старуха – она ведь в сознании была. Об этом он на суде ничего не сказал… Переодетые милиционеры в зале сидели… Выяснилось, что один из них показал капитану Хасанову записку, где были фамилии истинных свидетелей, железнодорожников, которые сидели на мешках с картошкой в ту ночь на вокзале. Записка пропала бесследно… Судья на третьем процессе, женщина, представила фиктивную справку о расписании поездов, выгодную для следствия. Справка была подписана начальником вокзала, а кассир железнодорожной кассы признала ее фиктивной, потом и доказано было, что она фиктивная… Свидетель Ичилов вообще смехотворен: «узнал» нож через несколько лет и якобы вспомнил, как в темноте «парень играл этим ножом». А нож-то после первого процесса был якобы