Доспехи из чешуи дракона - Денис Юрин

– Чо надо?! – пробасил монах, весьма напоминавший наемного убийцу, отошедшего от дел, или палача на отдыхе.

– Друг у меня там…товарищ! – затыкал пальцем бродяга в сторону видневшегося с дороги костра. – Нас разбойники обобрали, а он, дурак малолетний, в драку полез, его и пырнули!

– Некогда мне, да и телега вот-вот развалится! – прервал дальнейшее вранье возница и ударил поводьями по спине клячи.

– Да я ж не подвезти прошу, ему щас по кочкам трястись как раз незя! – Шак бесцеремонно взял тронувшуюся было кобылу под уздцы и, вопреки желанию собеседника, продолжил разговор: – Мне б рану ему обмыть да почистить! Нет ли у тя чего, мил человек?! По гроб жизни обязан буду, выручи!

Возница наморщил широкий лоб, но препираться не стал: бросил под ноги Шаку охотничий нож, чистую тряпку и стеклянную флягу с жемеловой водкой. Слова благодарности странный монах пропустил мимо ушей, стегнул кобылу поводьями и продолжил свой путь. Поспешно подбирая воистину драгоценные при данных обстоятельствах дары, бродяга не стал приглядываться, что находилось в фургоне. Хоть возможность имелась, местами старенький тент был порван.

Так часто случается: мысли человека концентрируются на одном, но не замечают другого, вроде бы и не очень важного…Однако обоняние увлекшегося растяпы было не обмануть. Нос бродяги почувствовал отвратительный запах, идущий изнутри повозки. Получив желаемое, Шак не стал утруждать себя излишними, бестолковыми догадками, ведь, по большому счету, ему не было дела до того, что вез в повозке монах: навоз, перегной, протухшую рыбу или заплесневевшие головки сыра, которые не удалось спихнуть городским простофилям на тарвелисском рынке.

Только когда шарлатан вернулся к костру и, тщательно обработав охотничий нож водкой из фляги, погрузил его в бок Семиуна, до него вдруг дошло, что именно так пахнет плоть…гниющая плоть человека. Взор врачевателя вдруг сам собой оторвался от раны и поднялся к небесам. На черном-пречерном покрывале, усеянном крупинками блестящих звезд, ярко сияла только что вышедшая из-за верхушки деревьев луна, она была необычной, горела ярко-красным, пожалуй, даже багровым светом.

* * *

Краткая вспышка сознания не принесла ничего, кроме боли и горечи поражения. Он был еще мокрым, лежал на чем-то горячем и вязком. Едкий, колючий песок облепил лицо и набился в рот, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни выплюнуть накопившуюся в горле грязь и жидкость. При попытке пошевелиться свело мышцы рук и спины, а также сильно заныли лопатки, по которым, кажется, совсем недавно кто-то прошелся кузнечным молотом.

Над ним кто-то стоял, рядом кто-то ходил и омерзительно скрежетал железом. Чужаки, Нор был уверен, что их было не меньше двух, переговаривались друг с другом, но их голоса сливались в монотонный гул. Пока молодой организм боролся за жизнь и, судорожно отплевывая заполнившую рот гадость, пытался совершить первый полноценный вдох всей грудью, чужаки не мешали, но стоило лишь Нору слегка оклематься и чуть-чуть приподняться на ободранных до крови локтях, как тут же что-то тяжелое обрушилось на его затылок. Мир померк, наступило небытие.

Солнце взошло, туман над Удмирой рассеялся. Пара закованных с ног до головы в латы из вороненой стали рыцарей схватила за руки обмякшее тело Нора и потащила его волоком к крытой повозке. В ней уже лежало более десятка тел его соплеменников. Ночь прошла, разрушению не удалось свершиться, а значит, и дню созидания пока не наступить. Это обстоятельство радовало всех жителей левобережья, за исключением одного рыцаря, неподвижно лежавшего на прибрежных камнях. Его искореженная кираса была в нескольких местах пробита топором, а левая рука неестественно вывернулась в локте. Забросив в повозку последнего пленника, рыцари вернулись к берегу, но вместо того, чтобы взять на руки мертвого товарища, бережно укутали его плащами; завернули убитого полностью, особенно тщательно прикрыв от лучей солнца поврежденные места. Затем они ушли, сели на козлы последней из пяти повозок и поехали в замок. Наверное, не стоит уточнять, что рыцарские плащи были черно-зелеными…с золотой каймой.

Наступило утро, холодное, промозглое и злое. На месте прогоревшего костра осталась лишь кучка дымящихся головешек. Семиун очнулся, но был не в себе, точнее, наоборот, чересчур в себе. Лекарь сидел неподвижно, прислонившись спиной к дереву, и взирал на Шака отрешенным взглядом. Так смотрят лишь те, кто побывал во сне в гостях у черта, натерпелся ужасов да страхов, а проснувшись, так и не смог понять, был ли это просто ночной кошмар или какое-то сложное, непостижимое рассудком предзнаменование. Пробуждение Шака не вызвало у парня никаких эмоций, на его не по годам умном лице не дрогнул ни один мускул, и даже рука не пошевелилась, чтобы прихлопнуть пьющего кровь прямо из ладони комара.

– К тебе паразит присосался, – завел разговор Шак, интуитивно чувствуя, что не получит ответа.

Однако он ошибся, Семиун заговорил, хоть и не был многословен:

– Пусть, скоро сам лопнет, – произнесли бледные губы парня, а затем застыли, не удосужившись плотно сомкнуться.

– Как ты? – поинтересовался бродяга, вставая и разминая руками отлежанную на жестком ложе из веток поясницу.

– Жив…вроде бы жив, – ответил пациент без тени радости или сожаления. – Ничего не помню, тело ужасно болит, просто разваливается на части…

– Не похоже, – усомнился Шак, – уж больно спокойно сидишь, да и от боли не воешь.

– А смысл? – удивил бродягу странным ответом товарищ. – Смысл плакать и стенать, крутиться волчком по земле да пробивать в древе дупло головою? Я ж лекарь, я знаю, как терпеть боль и не давать ей свести себя с ума!

«Уж больно рассудителен! Не человек, а камень какой-то! Видывал я, как люди боль терпят, в кровь губы обкусывают, а этот сидит и даже не шелохнется. Странно все это… – подумал Шак, но говорить ничего не стал, только пожал плечами, что означало: «Тебе видней, ты муж ученый!»

– Расскажи лучше, что произошло в трактире? Как нам удалось уйти живыми?

– Не нам, а мне, – поправил паренька Шак. – Несколько миль тебя на спине пер, под дождем и по колено в грязи. Теперь, что жрали вчера, что не жрали, а в брюхе опять сосет да подстанывает! Денег нет, одежды нет, барахло потеряли…– махнул рукой опечаленный Шак. – Правда, ножичком добрым обзавелись, да с полфляги водки еще осталось.

– Уже нет, – расстроил спутника лекарь, кивнув головой в сторону валявшегося возле пня пустого сосуда.

При других обстоятельствах бродяга устроил бы партнеру хорошую взбучку. «Не твоя добыча, не трожь!» – гласил суровый закон скитающейся нищеты. Однако водка без пищи в рот не идет, а Семиун на время смог притупить боль, хоть совершенно не выглядел пьяным.

– А ты в целительстве разбираешься, молодец! По твоей работе не скажешь, что ты шарлатан-попрошайка, – решил снизойти до похвалы представитель лекарского цеха, но ошибся при выборе слов.

– За попрошайку щас по роже схлопочешь, и не посмотрю, что подранок! – осерчал бродяга и одарил парня гневным взором. – Я милостыню не клянчу, с протянутой рукой на паперти не стою, а уж если людишки настолько глупы, что козье дерьмо за чудо-лекарство принимают, то это их, и только их беда!