Такой забавный возраст - Кайли Рид

Эмира поморщилась и сказала:

– Ради бога, Келли.

– Прости-прости-прости. Короче, мы сидим всей семьей за столом, ужинаем, и тут мой братик, которому тогда было типа шесть, вдруг ни с того ни с сего: «Мам, а почему “Моиша” – ниггерская хрень?»

Под музыку мариачи, показавшуюся вдруг оглушительно громкой, глаза у Эмиры округлились, а рот скривился, как будто она обнаружила в тарелке волос. А Келли продолжал:

– И наша мама такая: «Чтоо?!» А братик говорит: «Папа Майкла сказал, чтоб я выключил, потому что это…» В общем, я не буду повторять, но брат явно понятия не имел, что эти слова значат. Но я-то был старше, и я понимал. И я знал отца этого мальчика, я его часто видел. И я подумал: Ох и гад же ты, папа Майкла. Самый настоящий гад.

Эмира смотрела на Келли в упор, и сердце ее колотилось вдвое быстрее.

До этого они затрагивали расовый вопрос только один раз и вскользь. На том баскетбольном матче была компания черных подростков, они увидели, как Келли протягивает Эмире ее билет, и один сказал, нарочито громко, чтобы его наверняка услышали: «Вот позорище». Келли очень мило приложил руку к голове, чуть ли не честь отдал, и сказал: «Окееей… Спасибо, сэр. Благодарю за службу». Они пробрались на свои места, Келли сел, расставив ноги, и наклонился к ее уху: «Можно тебя спросить?» Эмира кивнула. «Ты когда-нибудь встречалась с…» Он умолк, не договорив, и Эмира подумала: О господи. Она положила ногу на ногу. Ну и пусть. Мы просто смотрим игру. «Ты когда-нибудь встречалась с кем-нибудь… – снова начал Келли, – с кем-нибудь таким же… высоким?» Эмира рассмеялась и толкнула его в плечо: «Ой, перестань». Келли поднял плечи, изображая обиду. «Нет, ну правда. Это же закономерный вопрос. Твои родители рассердились бы, если бы ты привела домой… длинного парня?» Она не стала ловить его на том, что он украл эту шутку у «Принца из Беверли-Хиллз». Может, он нарочно. Может, так и было задумано. Больше они на эту тему не говорили.

Один из Эмириных бывших парней был белым, и еще с одним белым у нее было несколько свиданий в первое лето после университета. Оба они обожали водить ее на вечеринки, и оба говорили, что лучше бы она не распрямляла волосы. И оба, после нескольких первых свиданий, вдруг ни с того ни с сего заводили длинные речи о социальном жилье и минимальной зарплате и цитировали Мартина Лютера Кинга об умеренных белых – «люди просто не хотят слышать и знать», говорили они. Но Келли – он казался совсем не таким. Келли Коупленд, который по-отечески шутил, который любил сгустить краски, который по три раза повторял одно и то же слово (эй-эй-эй; стой-стой-стой; нет-нет-нет), – этот Келли явно отдавал себе отчет в том, что встречается с черной и что для нее, Эмиры, хорошая история куда важнее приличий, но все же… разве не должен он был сказать не то, что сказал, а просто «слово на букву Н»? А может, и вообще придержать этот рассказ до седьмого-восьмого свидания? Эмира не знала. Сидя напротив, она пыталась побороть в себе легкий, но все-таки шок от того, что он вот прямо так это сказал, все слово целиком, с болезненно раскатистым «р»; и все же, любуясь венами на его руках, когда он забрасывал в рот последний кусочек, она решила: А знаешь что? Это я тебе тоже прощу.

– И как он выглядел, отец Майкла?

– Вообще-то он, наверное, выглядел примерно как все отцы в Аллентауне. – Келли опустил вилку на край тарелки. – Но сейчас, когда я о нем думаю, он видится мне на парадном крыльце в ковбойской шляпе и с…

Эмира потянулась через стол – остановить его, не дать сказать еще что-нибудь, чего ему лучше бы не говорить, – и, понизив голос, спросила:

– Хочешь, поедем к тебе?

Позже, в спальне, он приподнялся, сел в кровати и сказал:

– Мы забыли допить вино.

Он натянул шорты и вышел в кухню.

В его футболке с надписью «Гора Ниттани» Эмира встала пописать. Она сделала селфи в зеркальном шкафчике в ванной и отправила Заре, и та ответила: Я тебя ненавижу! Время было 11:46 вечера.

Келли достал два бокала и поставил на стол-остров в центре кухни. Эмира принесла бутылку, завернутую в сиреневый пакет, и поставила на другой конец стола.

– «Балетная академия малышки Лулу», – прочел Келли на пакете, извлек бутылку и водрузил на стол. – Кошмар какой.

– Ничего не кошмар. Я вожу туда Брайар по пятницам, и это мое самое любимое время.

– Брайар – эта та, что была с тобой в магазине?

– Угу. В этой балетной студии она – просто огонь. – Эмира потянулась, высоко подняла руки и ощутила, что футболка задралась, обнажив попу. – Все девочки такие грациозные, такие скромницы, а Брайар кричит, что она хочет горячий тостик с сыром и всякое такое. На следующей неделе последнее занятие. Это будет хэллоуинский утренник, и мы его очень ждем.

Келли разлил вино по бокалам.

– Ты тоже будешь в костюме?

– Я буду кошкой. А Брайар – хот-догом.

– Отлично. Классическая комбинация – кот-и-хот-дог. Ну что, мы готовы попробовать вино? – Он поставил перед ней бокал. – А, погоди, ты ж его уже пробовала. Тогда так: я готов попробовать вино? Да. Безусловно, да.

Не отводя глаз от Эмиры, Келли театрально качнул бокал. Сделал малюсенький глоток, подождал, пока напиток стечет в горло, и сказал: «Вау». Потом поставил бокал обратно на стол и кивнул:

– Мощно. Не вино, а загородный клуб для избранных.

– Я же говорила. Мне даже почти что грустно – я ведь, наверное, больше никогда такого и не пригублю. – Эмира подалась вперед, поставила локти на стол. – Может, та твоя школьная подружка пьет сейчас такое в салоне первого класса?

Келли рассмеялся:

– Наверное, да. – Он пристально посмотрел на Эмиру, а потом добавил: – Хочешь узнать, как я с ней порвал?

– Да.

– Но только это ужасно, – предупредил он. – Смотри не сбеги после того, как я расскажу. Вообще, этот разрыв – долгая история, там было много разного, она все время забрасывала меня письмами, и была еще куча всякой херни, но когда я по-настоящему решил с ней расстаться, то сказал так: «Я думаю, будет лучше, если отныне мы пойдем разными путями и эти пути никогда больше не пересекутся».

Эмира прикрыла рот рукой и сказала сквозь ладонь:

– О нееет.

– А вот да. – Келли сделал еще глоток. – Я думал, я очень крутой.

– Ты псих?

– Мне было семнадцать лет!

– Ну и? Мне когда-то тоже было семнадцать, чувак.

– Окей, окей, окей, я не знаю. Она писала мне все эти цветистые поэтичные послания, и, наверное, мне казалось, что я должен порвать с ней в таких же высокопарных выражениях. Но вышло не так. Хотел бы я сказать, что это моя самая главная тупость за все школьные годы, но – определенно нет.

Эмира выпрямилась:

– Что еще ты делал?