Всё возможное: Как врачи спасают наши жизни - Атул Гаванде

Теперь ради Питера он решил встретиться с директором больницы. Он попросил провести небольшое расследование того, как была допущена эта ошибка и как ее предотвратить в будущем; он также хотел заручиться финансовой поддержкой для семьи Питера. Директор сказал ему, что не может с ним это обсуждать. Он сказал, что ему нужен адвокат. А по-другому нельзя? Франклин хотел знать. Нельзя.

Именно в этом мы, медики, потерпели неудачу. Когда в процессе лечения происходит что-то плохое, а пациент и его семья хотят знать, было ли это неизбежно или произошла ужасная ошибка, куда им следует обратиться? Большинство людей обращаются в первую очередь к врачам. Врачи несут моральную ответственность за то, чтобы сообщать пациентам, когда из-за ошибки им причинили вред. Но что, если они не проявляют чуткости, если кажется, что они больше беспокоятся о судебном иске, чем о пациенте, или их объяснения звучат не вполне убедительно? Люди часто звонят адвокату, просто чтобы он помог им выяснить, что произошло.

«Большинство людей толком не знают, чего они от меня хотят, – сказал мне Вернон Гленн, судебный адвокат Южной Каролины. – Часто они получают неофициальную информацию от медсестер, которые говорят: “Это была просто ошибка. Этого не должно было случиться”». Семьи просят его взглянуть на медицинские документы. Если ущерб или травма серьезные, он просит эксперта просмотреть документы. «И ты не представляешь, как часто мы говорим: “Произошло вот что. Думаем, это не предмет судебного разбирательства”. А они в ответ: “По крайней мере, теперь мы знаем, что случилось”».

Адвокаты по делам о халатности вряд ли являются самыми беспристрастными экспертами в вопросах медицинской помощи, но медицина не предлагает реальной альтернативы – потому что мы, врачи, как правило, не желаем нести финансовую ответственность за последствия своих ошибок. Действительно, единственный довод, который убеждает многих врачей откровенно признать ошибку, заключается в том, что тем самым они могут избежать судебного иска со стороны пациента.

Тем не менее когда ситуация становится диаметрально противоположной и от медицинской ошибки пострадал кто-то из близких врача, наши взгляды, похоже, меняются. В ходе недавнего национального опроса врачам и людям других профессий предложили следующий случай: «Во время операции хирург дает указание ввести антибиотик 67-летнему мужчине, не заметив в его карте записи о том, что у него аллергия на этот препарат. Ошибку замечают только после ввода антибиотика, и, несмотря на все усилия, в результате пациент умирает. Что нужно сделать?» В отличие от 50% не связанных с медициной граждан, почти никто из врачей не считал, что у хирурга должны отобрать лицензию. Но 55% врачей сказали, что подали бы на хирурга в суд за халатность.

Именно так, с некоторой тревогой, решил поступить Билл Франклин. Друзья-юристы предупредили его, что в случае плохого исхода дела ему, возможно, придется уволиться из больницы. Он любил больницу и свою практику, а челюстно-лицевой хирург, лечивший Питера, был другом. Но его сыну был причинен вред, и он чувствовал, что Питер и его молодая семья имеют право на компенсацию за все свои потери и страдания. Сам Питер был против иска. Он боялся, что судебный иск может настроить врачей против него и они не станут лечить его должным образом. Но его убедили согласиться.

Сначала Франклинам сказали, что ни один адвокат не возьмется за это дело. Ошибка была допущена четыре года назад – больше, чем трехлетний срок давности, установленный законом. Как и в большинстве других штатов в то время, подать гражданский иск по случаю, произошедшему в далеком прошлом, было нельзя – и неважно, что Питер узнал об этой ошибке, только когда оказалось слишком поздно. Затем они нашли молодого бостонского судебного адвоката по имени Майкл Мон, который довел дело до Верховного суда Массачусетса и в 1980 году добился внесения изменений в закон. Разбирая дело «Франклин против Массачусетской больницы и др.», суд постановил, что отсчет срока давности должен начинаться с момента обнаружения вреда, и суды руководствуются этим прецедентом и поныне. Поправка позволила возбудить дело.

Судебный процесс состоялся в 1983 году в городе Дедхэм, в том же здании суда, где 60 лет назад были осуждены за убийство анархисты Сакко и Ванцетти. «Я мало что помню о суде, я вытеснила его из памяти, – говорит Бев Франклин, мама Питера. – Но я помню зал заседаний. И я помню, как Майкл Мон произнес слова, которых мы так долго ждали: “Леди и джентльмены, у этого молодого человека в груди тикала бомба замедленного действия. И в течение четырех – четырех лет – врачи не делали ничего”». Суд продолжался четыре дня. Присяжные вынесли вердикт в пользу Питера и присудили ему компенсацию в размере 600 тысяч долларов.

Билл Франклин говорит, что в больнице никаких негативных последствий для него не было. Его коллеги, видимо, все понимали, а врачи Питера сделали для него все возможное. К концу долгого года, после шести полных курсов химиотерапии, в лимфатических узлах в грудной клетке Питера все еще таились остаточные раковые клетки. Ему был назначен новый курс химиотерапии, который ослабил его иммунную систему настолько, что он чуть не умер от вирусной инфекции легких. Он пролежал в больнице несколько недель и в конце концов был вынужден взять академический отпуск. После вирусной инфекции всякий раз, когда он занимался чем-то, что требовало большего напряжения, чем подъем на половину лестничного пролета, у него появлялась одышка, а также возникала жгучая невралгия в ступне. Его брак медленно распадался; несчастье может либо сблизить людей, либо отдалить друг от друга, и это несчастье разделило Питера и его жену.

Но Питер выжил. В конце концов он закончил медицинскую школу и решил заняться радиологией. Ко всеобщему удивлению, его не взяли на программы ординатуры, на которые он нацеливался в первую очередь. Декан Бостонского университета позвонил председателю одной из программ по радиологии, чтобы узнать почему. «Этот парень – маргинал! Он судится с врачами!» – таков был ответ. Декан рассказал историю Питера председателю, а потом спросил: «Если бы это был твой сын, что бы ты сделал?» После этого Питера приняли. Он выбрал программу Бостонского университета, а по окончании его пригласили в штат. Вскоре его поставили заведовать отделением. Он снова женился, сейчас ему 58 лет, он специалист по томографии опорно-двигательного аппарата, у него усы щеточкой, седина в волосах и хронические проблемы с легкими и печенью, вызванные химиотерапией. В 2000 году он создал группу телерадиологии, которая сейчас занимается анализом изображений для 150 центров по всей стране. Он также является специальным консультантом профессиональных спортивных команд, в том числе «Сан-Диего Чарджерс» и «Чикаго Беарз».

Он говорит, что пройденные им испытания научили его быть исключительно внимательным в работе. Он создал ревизионную комиссию для выявления и анализа ошибок. Тем не менее самая большая статья бюджета в его группе – страхование от халатности. Оказывается, наиболее распространенные случаи возбуждения дел по халатности в стране – это обвинения врачей в ошибках наподобие той, с которой однажды столкнулся Питер: неустановленный или слишком поздно поставленный диагноз. Я спросил его, как он воспринимает свою ответственность за судебный иск, после которого стало легче выдвигать подобные обвинения. Он поморщился и помедлил с ответом.