Метро 2033. Изнанка мира - Тимофей Калашников

— Мне жаль, Лом, но пойми, сейчас не могу, — Сомов тяжело вздохнул. Он хотел обнять плачущего товарища, как тот вдруг успокоился и отнял руки от лица.

— А Лыков… Лыков может! — пробормотал здоровяк глухим, незнакомым голосом.

Начпартии встрепенулся: упоминание фамилии бывшего Секретаря крайне насторожило его. Сомов еще раз посмотрел на Лома. Лицо бородача было страшно искажено, в глазах стояли слезы.

— Прости меня, Федя, прости, родной… — проговорил коммунист. — Но Анютка для меня важнее всего…

Сильнейший удар в челюсть погасил сознание, и Федор, словно тряпичная кукла, повалился на рельсы.

Тут же из темноты туннеля показались три человека. Один из них, одетый в довольно разношерстную, но добротную форму без опознавательных знаков, был Лому незнаком, а вот двое его сопровождающих, коммунисты со Сталинской, яро поддерживали прежнее руководство. Тот, что шел первым, наклонился и приложил пальцы к горлу Сомова.

— Да не переживай ты так, — усмехнулся он, посмотрев на застывшего Лома. — Пульс есть, жив твой друган… Давайте ящик, товарищи, и не забудьте самое главное. Вот, повяжите на правую руку.

Он раздал своим людям полоски красной ткани, на каждой из которых через трафарет были желтой краской нарисованы звезда, серп с молотом и буквы ПРиК.

* * *

— Ну, а он чего?

— Да ничего. Взял да и съел эту гадость… пьяный ведь был, — закончил байку старшина дозора стопятидесятого метра, в туннеле, связывающем Красносельскую с Комсомольской.

— Фу-у-у… — лица его сослуживцев сморщились в гримасах, а брови сдвинулись к переносице.

Присевший на рельс рассказчик потупил взгляд и затеребил ремень автомата. Он был очень доволен произведенным на ребят эффектом.

Внезапно по стальной тверди рельса пошла легкая дрожь. Боец взглянул на товарищей. Те ничего не чувствовали, прикрывали глаза руками и смеялись.

— А ну, тихо… Свет врубите!

Солдат обернулся и поднялся на ноги, прислушиваясь к невнятному шуму. Со стороны Красносельской двигалась небольшая ржавая телега. Такими пользовались ночные уборщики путей Московского метрополитена еще в мирное время. Сверху на металлической раме громоздился длинный черный ящик. Его легко можно было бы принять за гроб, но на одной стороне белой краской было аккуратно выведено: «За Родину! За товарища Москвина!». Часовые вмиг посерьезнели и успокоились.

— Ну, чего смотрите? — Лом немного обогнал толкаемую еще одним бойцом тележку и обратился к бойцам. — Раздвигайте заслон!

— Так ведь… — старшина хотел было возразить, что без пропуска вывозить грузы со станции запрещено, однако не решился спорить с бородатым коммунистом, который, как уже все знали, не отличался особым терпением и был правой рукой нового руководства. Поэтому, махнув на правила, он дал команду убрать с рельсов мешки с песком.

— Что, Дракулу тащите?! — пошутил дозорный, когда «гроб» проплывал мимо.

— Почти… — голос Лома нервно дрожал. — Подарок везем… На Ганзу… Вот сейчас доставим, и сразу назад… Да, усильте бдительность: проверка к вам собирается, мы ее чуток обогнали…

— О, спасибочки за предупреждение, товарищ! — улыбнулся старшина.

Благополучно миновав станционный блокпост, тележка скрылась в темноте за поворотом. Прожектор погасили, укрепления вернули на место и стали срочно наводить глянец. Командир поста даже расчехлил тяжелый станковый пулемет на дрезине. Однако начпартии все не было видно…

* * *

— Стоп! — проговорил командир диверсионной группы, когда последний отблеск заставы пропал из виду. — Что ж, надо признать, все прошло «на отлично». Давай-ка со схемой сверимся… та-ак, четырехсотый метр мы прошли, теперь нам надо еще чуток проехать… и вот сюда, в этот тупичок заехать… — бормотал он себе под нос, тыча пальцем в бумагу, которую достал из кармана брюк. — И в этой подсобочке отсидеться… но это уж мы сами сделаем, а тебе, спасибо за помощь!

— А где Лыков? — мертвым голосом спросил Лом.

— Анатоль Тимофеича тут нет. Но мы сами доставим Сомова, не волнуйся, — ганзеец иронично посмотрел на бородача и подмигнул. — А тебе, извини, путь к нам закрыт.

— То есть как? — Лом оттолкнул одного из солдат и подошел вплотную к наглецу.

Бойцы направили стволы в лицо коммунисту.

— Я хотел сказать… — бородач презрительно покосился на ружейные дула. — Я только хотел спросить: а мне-то теперь что делать?

Упитанное лицо офицера расплылось в нахальной ухмылке:

— Не знаю, солдат. Можешь к своим вернуться. Хотя, наверно, тебе и назад нельзя… Ну, тогда… — он отступил в сторону «гроба на колесах». — Можешь остаться и подыхать прямо здесь.

— Что?!

Правила игры менялись на глазах. Обман раскрылся. «Паскудина… шантаж… а я-то, дубина, подлецу Лыкову поверил…» — эти мысли, как отдача автомата, пронеслись в сознании коммуниста. Он сжал кулаки, но ринуться на врагов не успел: опережая его движение, раздались выстрелы. Одна пуля попала в живот, вторая в грудь, третья в лицо. Голова здоровяка запрокинулась, и Лом упал плашмя, в судорогах выплескивая кровь на шпалы…

* * *

Еще одни гермоворота Комсомольской-радиальной, оформленные совсем не так помпезно, как те, что граничили с Ганзой, находились в противоположном торце станции. Этот выход вообще никогда не открывался, хотя длинный переход за ним, казалось, просился для использования под хозяйственные цели. Однако широкий коридор, отделанный желтой плиткой и разделенный по центру изящными колоннами, тянулся до круглого вестибюля. Он был слишком близок к поверхности, так что опасность подхватить какую-нибудь гадость или облучиться оставалась достаточно большой. Поэтому для усиления изоляции сразу же после Катастрофы его заложили кирпичом. Собственно, пост у наглухо задраенной гермы был, скорее, делом формальным, для поддержания общественного порядка. Да и караул, хотя и нес службу круглосуточно, состоял всего из пары ветеранов.

Достаточно удобно устроившись на раскладных стульях, два пожилых человека, потрепанные временем, но все еще крепкие, каких можно было встретить на любой станции, неспешно коротали свою смену. Они были знакомы уже много лет и, пожалуй, только тут, в ночном спокойствии, могли отвести душу: поговорить не только об очередном уменьшении порций продуктового пайка или пропущенной завхозом станции выдачи мыла. Изредка посматривая чуть слезящимися глазами на полукруглые стены, сохранившие первозданный декор (на ярко разрисованных плитках рабочие что-то героически строили, а колхозницы вели нескончаемую битву за урожай), старики продолжали давний спор:

— …Хорошо, тогда поясни, Семеныч: что заставляет человека схватить, например, оголенный провод? Притом он знает, что тот под напряжением. Если это его мозги решили пошутить, они, что же, смерти хозяину желают? Он же от инфаркта может помереть!