Записки реаниматолога - Владимир Шпинев

Тяжелое не от того, что положили мужика с кровотечением из мочевых путей, который требовал просто ухода.

Не от того, что у нас лежала старушка, у которой пульс был настолько редким, что между сердцебиениями можно прокружиться дважды, и ей поставили временный кардиостимулятор, который требовал такие дозы гепарина, что она периодически кровила из всех возможных отверстий. И не от того, что на меня наехали коллеги из области, что мы ее залечили и перекапали, что чуть не довели до отека легких. А когда я им нарисовал весь расклад, что и куда делась вода, что, оказывается, люди теряют воду вместе с дыханием, и, оказывается, на это есть формулы. Им пришлось согласиться с моими доводами и даже извиниться за эмоции. Мы все устали, они устали, и я устал, что ж — простительно.

Не от того, что меня попросили подержать мужичка с сахарным диабетом «до завтра», поскольку родные очень переживали. А этот мужичок видя, что за него замолвили словечко, стал наглым и требовал от меня особых услуг в виде проводить его до туалета и дать закурить, не тыкать его иглой и заменить медицинскую сестру. За что он был послан дорогой в терапию.

Не от того, что к нам поступила бичеватая женщина, допившаяся до такого состояния, что уронила давления, и сахар был практически по нулям. А после лечения ее утром благополучно перевели.

А от того, что поступил малыш. Маленький, совсем несмышленыш, он опрокинул на себя почти пол литра кипятка. Треть тела в ожогах, глубоких, до 3 степени. Он сразу поступил в ожоговом шоке, одышка, тахикардия, болевой синдром, заторможенность сменяется плаксивостью. Кислород, катетеры во все отверстия. Мама в шоке от того, что мы так серьезно отнеслись — нормальный же малыш, ну спит чуток. А я реально переживал за него. Считали каждый миллилитр мочи, каждые тридцать минут — дыхание, сердцебиение. Нет, в мою смену он бы не умер, но от того как я начал лечение — напрямую зависела его жизнь. Не просто гипотетически, а есть реальная угроза его жизни. Все лекарства и растворы рассчитаны по миллилитрам, постоянное введение наркотиков. Ожоговая болезнь требует настолько филлигранного подхода у детей, особенно совсем маленьких, что лишняя сотня миллилитров может привести к отеку легких, чуть не долить, и сердце перестанет биться. Камбустиология — это не просто наука об ожогах, которая требует знаний формул, особенностей ожоговой болезни, но и развитие внутреннего голоса, который может сообщить о том, что что-то пошло не так и надо сделать то-то и то-то. Я не крутой врач, который знает все обо всех болезнях, поэтому не чураюсь послушать совета коллег из области (тем более, что мы обязаны по детям докладывать). Но, несмотря на помощь коллег, вся нагрузка первых часов легла на меня и сестер отделения. Мама все удивлялась — чего я все кручусь, зачем ежечасно щупаю кожу? Она меньше переживала за него чем я, поскольку знание этой патологии создает деятельный страх. А палатная сестра еще больше устала, поскольку не сомкнула глаз, я хоть немножко подремал.

Зато к утру он уже смог покушать, и взгляд стал осознанным, ушла тахикардия и одышка. Похоже, первые сутки мы победили, но не победили болезнь. Коллегам еще придется много за него попотеть и попереживать.

P.S. Мама здесь не виновата, от слова — совсем.

Двое мужчин у нас лежит, уже в весьма почтенном возрасте. Я о них писал ранее.

Один желтый как апельсин. Цирроз печени у него. Первые сутки провел в бредовом состоянии. Хуи летали над сестрами, кричал, плевался едой. Мерещились ему всяческие жуткости.

А второй — изможденный жизнью старичок. Бледный как стена в психиатрическом отделении от запредельно низкого гемоглобина, раковый процесс вытягивает из него жизнь. Тихий вредитель. По тихому выдергивал и вырывал катетеры, датчики.

В первые сутки они дали нам жару. Полечили, скомпенсировали. Оба стали адекватными и вообще — душками, если не считать мелких старческих закидонов.

С циррозом печени мужичок лежит сейчас тихонько и смирненько. А вот изможденный стал требовательным — пищу надо посолить, эту кашу я не буду, я хочу кашу как у моего соседа. Пришлось нести для него другую кашу с другой диеты, лишь бы он улыбался. Утром:

— А где моя булочка.

— Вот ваша булочка, — санитарочка достала со стола булку с повидлом, — вы хотите ее съесть?

Мужчина как будто вздохнул с облегчением.

— Нет, нет, вы положите так что бы я ее видел…

Как то поступила женщина по скорой в небольшую больничку. Нашли ее без сознания у кабака. Грязная, вонючая, нечесанные космы торчали во все стороны.

Поставили ей диагноз — закрытая черепно-мозговая травма с ушибом головного мозга. Оперировать пока не стали, показаний не было.

А я просто приехал подработать, меня к ней и не звали. Ну не зовут, и не надо, у меня своей работы хватает. А она в коме, да в коме. Ежедневно я заходил посмотреть — как дышит, не надо ли чего подсказать. Но доктора вполне успешно справлялись и без моей помощи. А однажды мы зашли всей когортой. Дама так и продолжала спать безмятежным сном, будто ждала своего принца, да хрустальную кроватку. Я подошел, стал смотреть рефлексы.

— Да в коме она, — раздался голос одного из докторов.

Я спокойно продолжил осмотр рефлексов, прежде всего — глазных. Разлепил веки, кои слиплись от выделений. Констатировал, что мозг еще вполне жизнеспособен, и хорошо встряхнул. Та вдруг на секунду открыла глаза и опять уснула.

— Ого, не в такой и глубокой коме девица, — удивился доктор.

— Дык епта, реаниматологом ж работаю, с одного осмотра пробуждаю)) — рассмеялся я.

Все дружно засмеялись. А дама потом очнулась. И стала пить попивать пуще прежнего…

Проводил анестезию малышу, года нет…

Осматривая пациента, заметил, что на нем живого места нет от укусов насекомых, будто на ночь к березе привязали. Вот от этого и болезнь его.

Абсцесс на затылке. Ехать до более крупных клиник далеко, решил взять на себя эту миссию. Не вскрывать, а провести анестезию.

В общем-то — сама процедура плевая — дырку сделал и выдавил. А у меня была задача чуть посложнее. Газов нет, масочная для таких малышей самое то. Вен нет — дитя перекормлено, рыхлое. Паратрофик по нашему.