Восстань и убей первым. Тайная история израильских точечных ликвидаций - Ронен Бергман

В зале послышались вздохи и перешептывания, но Пардо продолжал: «В сложившейся ситуации у Израиля имеется три пути. Первый – захватить Иран. Второй – организовать смену иранского режима. Третий – убедить нынешнее политическое руководство Ирана в том, что цена, которую оно вынуждено будет заплатить за продолжение ядерной программы, окажется неизмеримо выше, чем те выгоды, которые оно может получить, остановив ее».

Поскольку первый и второй варианты были нереальными[1435], оставался третий – предпринимать открытые и скрытые действия, которые оказали бы такое сильное давление на режим аятолл, что они просто сдались бы. «Тем временем, пока они не поймут, что программа не стоит прилагаемых усилий, – резюмировал Даган, – мы должны принимать все меры к тому, чтобы задерживать получение ими бомбы, чтобы в решающий момент они не имели ее на вооружении».

У Дагана был смелый взгляд на то, как достигнуть этого: обратиться с просьбой о помощи к друзьям Израиля, даже тем, кто внешне казался противником страны. Он знал, что хотя большинство стран Ближнего Востока публично занимали антиизраильские позиции, неофициально они были более практичными и сговорчивыми. «Между многими арабскими странами и нами имеется зона совпадения интересов, и немалая», – сказал он. Интересы целого ряда арабских стран – Иордании, Египта, Саудовской Аравии, государств Персидского залива, Марокко – не соответствовали интересам радикальных шиитских революционеров или их союзников в Дамаске, не говоря уж об интересах их вооруженных до зубов, военизированных формирований. Эти страны боялись самой мысли об Иране, обладающем ядерным оружием, может быть, даже больше, чем Израиль.

С оперативной точки зрения разведывательные службы этих государств имели определенные преимущества по сравнению с «Моссадом». Их сотрудники были арабами, свободно владеющими этим языком; они поддерживали дипломатические связи со странами, враждебными Израилю (и, по крайней мере внешне, имели с ними вполне приличные отношения); и могли сравнительно свободно ездить по их территории. В некоторых случаях эти государства в течение многих лет имели в Сирии, Иране и Ливане своих шпионов, что было результатом борьбы за власть внутри арабских стран.

Даган приказал, чтобы «Моссад» расширил контакты с разведками зарубежных стран[1436]. Многие из заметных достижений израильской разведки за последующие несколько лет – ее способность обнаруживать, следить и уничтожать террористов в Ливане и Сирии; получение разведывательных данных о тех иранских посольствах, которые связаны с организацией террористических ячеек по всему миру; добыча информации о ядерной программе режима аятолл в Иране – явились результатом такого сотрудничества. В то время как эти арабские страны продолжали клеймить Израиль на сессиях Генеральной Ассамблеи ООН, они взаимодействовали с еврейским государством в сугубо секретных операциях.

Реформы Дагана породили серьезную оппозицию внутри «Моссада» и привели к отставкам многих руководящих сотрудников разведывательной службы[1437]. «Моссад» являлся закрытой и недоступной общественности организацией, фанатично преданной политике секретности, – любая кооперация, которая могла потребовать раскрытия ее методов иностранным спецслужбам, особенно арабским, рассматривалась как святотатство. Для Дагана все это было чепухой, оправдывающей постигший службу интеллектуальный и оперативный спад.

«Я считал, что они неправы, что было идиотизмом противиться сотрудничеству с другими факторами (разведывательными службами Ближнего Востока), которые смотрели на вещи так же, как и мы, – говорил он. – “Моссад” должен был мобилизовать все, что мог, – любые ресурсы, любого союзника ради достижения своих целей. Я сказал, чтобы они перестали нести вздор, призвал собрать все наши возможности, голубые и белые (цвета израильского флага), для того чтобы работать с зарубежными разведками. Я полагал, что мы могли задействовать здесь все, что не создавало опасности для нас или наших источников. Иначе никто не воспринимал бы нас всерьез»[1438].

«Три сотни человек ушли из “Моссада”, когда я пришел туда. Самый массированный исход, – сказал Даган. – Как ни странно, я был даже рад, что некоторые из них покинули разведку».

В связи с требованием увеличить число операций Даган отменил некоторые правила безопасности оперативной деятельности, существовавшие уже очень давно, отдельные из них – десятилетиями. До вступления Дагана в должность директора операция могла быть отменена по соображениям безопасности – например, когда не хватало иностранных паспортов, кредитных карточек и надежных средств связи. Из-за этих правил «Моссад» отказался от проведения многих акций.

При Дагане все поменялось. «Он мог вызвать руководителя отдела документации, который, например, предупреждал, что изготавливаемые там паспорта были недостаточно надежными и могли не выдержать проверку, – рассказывал один сотрудник, многократно присутствовавший на совещаниях в кабинете директора, – и говорил ему, что если к следующему утру на его стол не лягут пять новых паспортов, руководитель положит заявление об отставке»[1439].

Даган принимал в расчет факты, но отметал любые опасения. «Чепуха. Если хорошенько копать, всегда доберешься до сути дела. А все остальное – meises («сказки» на идише), отговорки для того, чтобы ничего не делать».

Даган верил в «целевые» убийства как в важное и необходимое оружие, с тем условием, что оно используется последовательно и составляет часть широкого арсенала других средств – тайных, дипломатических и финансовых. Любое политическое убийство может быть объяснено врагом как единичная потеря, и даже от цепи таких убийств противник может отмахнуться, приписав их неблагоприятным обстоятельствам, фатальным последствиям неподготовленности или небрежности. Для того чтобы политические убийства были стратегически эффективными, они должны были представлять собой постоянную угрозу.

«Спорадические ликвидации ничего не стоят, – говорил Даган. – А вот уничтожение главных боевиков противника вместе с ударами по руководству как постоянно действующая политика – это очень хорошо. Когда я говорю “руководство”, я подразумеваю его в очень широком смысле. Стал бы я всегда выбирать для ликвидации первое лицо? Не обязательно: я выбираю целью высший оперативный эшелон, именно тот, который управляет организацией, который оказывает решающее воздействие на тех, кто находится “на земле”»[1440].