Зима мира - Кен Фоллетт

В час ночи появился ее муж.

Малыша она не приглашала, но он прибыл в компании двух американских летчиков, и Дейзи, пожав плечами, впустила его. Он был слегка пьян и дружелюбен, потанцевал с несколькими медсестрами, потом тактично пригласил ее.

Он просто пьян, подумала она, или стал теплее к ней относиться? И если так, то, может, он передумает насчет развода?

Она согласилась, и они пошли танцевать джиттербаг. Большинство гостей было не в курсе, что это расставшиеся муж и жена, но те, кто знали, были потрясены.

– Я читала в газетах, что ты купил новую скаковую лошадь, – сказала она, заводя светскую беседу.

– Да, Счастливчика, – сказал он. – Обошелся мне в восемь тысяч гиней, рекордная цена.

– Надеюсь, он действительно того стоит.

Она любила лошадей и когда-то мечтала, что они будут покупать и тренировать скакунов вместе, но ему не хотелось делиться своим увлечением с женой. Это стало одной из несбывшихся надежд ее брака.

Он прочитал ее мысли.

– Я тебя разочаровал, не так ли?

– Да.

– Ну а ты разочаровала меня.

Это была новая для нее мысль. Поразмышляв с минуту, она спросила:

– Тем, что не смотрела сквозь пальцы на твои измены?

– Именно. – Он был настолько пьян, что говорил честно.

Она решила, что у нее есть шанс.

– Как по-твоему, сколько еще нам наказывать друг друга?

– Наказывать? – переспросил он. – Кто кого наказывает?

– Мы наказываем друг друга, оставаясь в браке. Нам надо развестись, как делают разумные люди.

– Может, ты и права, – сказал он. – Но сейчас, в субботний вечер, не лучшее время, чтобы это обсуждать.

Ее надежды возродились.

– Может, я к тебе заеду? – спросила она. – Когда мы оба сможем это обсудить на свежую – и трезвую голову.

Он помедлил.

– Ну ладно…

– Может быть, завтра утром? – живо спросила она, развивая наступление.

– Ладно.

– Тогда я заеду к тебе после церкви. Скажем, если в двенадцать дня?

– Ладно, – сказал Малыш.

IV

Вуди пошел провожать Беллу домой, в Южный Кенсингтон, где она жила у подруги. Когда они шли через Гайд-парк, она его поцеловала.

Он не целовался со дня смерти Джоан. Сначала он застыл. Белла ему очень нравилась, она была умнее всех его знакомых девчонок, кроме Джоан. А когда они танцевали медленные танцы, она так к нему прижималась, что было ясно: если захочет, он может ее поцеловать. Но все равно он не сделал движения навстречу. Он по-прежнему думал о Джоан.

Тогда Белла взяла инициативу в свои руки.

Она разомкнула губы, и его языка коснулся ее язык, но он лишь вспомнил, что так же его целовала и Джоан. Всего два с половиной года прошло с ее смерти.

В уме он подыскивал слова вежливого отказа, но тело пересилило. Его вдруг охватило желание. Он жадно начал ее целовать.

Она с готовностью отвечала на его нахлынувшую страсть. Она взяла его руки и прижала к своим грудям – большим и мягким. Он беспомощно застонал.

Было темно, он почти ничего не видел, но по приглушенным звукам, доносящимся из окружающей зелени, понял, что поблизости было много пар, занимающихся тем же самым.

Она прижалась к нему всем телом, и он догадался, что она почувствовала его эрекцию. Он был так возбужден, что мог кончить в любую секунду. Ею, казалось, овладело такое же сумасшедшее возбуждение. Он почувствовал, как ее пальцы поспешно расстегивают его брюки. Прохладные руки коснулись горячего пениса. Она освободила его от одежды, а потом, к его удивлению и восторгу, опустилась на колени. Как только ее губы обхватили головку, он, не в силах сдерживаться, кончил ей в рот. Она лихорадочно помогала ему губами и языком.

Когда оргазм прошел, она продолжала целовать его член, пока он не расслабился. Потом она нежно убрала его и встала.

– Это было восхитительно, – прошептала она. – Спасибо.

Это он собирался ее благодарить. Но вместо этого он обнял ее и притянул к себе. Он был так благодарен ей, просто до слез. Он сам не понимал, как была необходима ему сегодня вечером женская ласка. Словно какая-то тень, лежавшая на его жизни, исчезла.

– Я не могу выразить, – начал он, но не мог найти слов, чтобы объяснить, как много это для него значило.

– Тогда не надо, – сказала она. – Я сама знаю. Я чувствовала.

Они пошли к дому, где она жила. У дверей он сказал:

– Может быть, мы…

Но она приложила палец к его губам, заставляя замолчать.

– Иди и возвращайся с победой, – сказала она.

И вошла в дом.

V

В последнее время Дейзи, отправляясь на воскресную службу – что случалось теперь часто, – избегала элитарных церквей Вест-Энда, прихожане которых ее презирали, предпочитая подъезжать на метро и посещать олдгейтский Дом молитвы «Голгофа». Различия вероучений были значительны, но для нее это не имело значения. А пели в Ист-Энде лучше.

Они с Ллойдом приехали по отдельности. В Олдгейте знали, кто она такая, и им нравилось, что вместе с ними на дешевой скамье сидит мятежная аристократка; но слишком большим испытанием для их терпимости было бы, если бы замужняя, но расставшаяся с мужем женщина вошла в их церковь рука об руку со своим любовником. Брат Этель, Билли, говорил: «Иисус не стал осуждать грешницу за измену, но он же велел ей больше не грешить!»

Пока продолжалась служба, она думала о Малыше. Действительно ли он согласен пойти с ней на мировую или это была минутная слабость по пьяному делу? Малыш даже попрощался с Ллойдом за руку. Ведь это должно было означать прощение. Но она твердила себе, что не следует слишком надеяться. Она не знала человека более самовлюбленного, чем Малыш, ни его собственный отец, ни ее братец Грег не шли с ним в сравнение!

После церкви Дейзи часто приходила к Леквизам на воскресный обед, но сегодня она, оставив Ллойда на попечение родных, поспешила распрощаться.

Она вернулась в Вест-Энд и постучала в дверь дома своего мужа на Мэйфэр. Дворецкий проводил ее в утреннюю столовую.

Малыш встретил ее воплем.

– Это что за дрянь? – взревел он и швырнул ей в лицо газету.

Она много раз видела его в этом настроении и не боялась его. Однажды он замахнулся, чтобы ее ударить. Тогда она схватила тяжелый подсвечник и сказала:

– Только посмей, мразь!

Больше это не повторялось.

Она не испугалась, но расстроилась. Он ведь был в таком хорошем расположении духа прошлым вечером. Но, возможно, он еще прислушается к голосу разума?