Дурная кровь - Роберт Гэлбрейт

После россказней Айрин Хиксон о темной стороне жизни бывшей работницы регистратуры Робин меньше всего ожидала услышать столь интеллигентный выговор, хотя Глория теперь в основном проживала за пределами родной страны – как, впрочем, и Пол Сетчуэлл.

– Мы уже давно хотим с вами побеседовать, – сказала Робин.

– Извините, что так все вышло, – заговорила Глория. – Видите ли, мой муж Юго скрывал от меня ваши послания. Совершенно случайно я наткнулась на последнее письмо в папке «Удаленные». Только тогда и узнала, как долго вы меня разыскиваете. А Юго… он же хотел как лучше.

Робин вспомнила, как Мэтью, удалив с ее телефона голосовое сообщение от Страйка, хотел воспрепятствовать ее возвращению к работе в агентстве. Но Глория, к удивлению Робин, похоже, не держала на мужа зла за вмешательство в ее жизнь. Словно прочитав эти мысли, Глория пояснила:

– Юго решил, что я не захочу обсуждать события прошлого с незнакомыми людьми. Одного он не учел: я, можно сказать, всю жизнь ждала разговора с такими, как вы… единственными, кто пытается докопаться до истины, и если вам удастся… у меня камень с души упадет, честное слово.

– Вы не возражаете, если я буду делать кое-какие заметки? – спросил ее Страйк.

– Что вы, ничуть не возражаю, – тихо ответила Глория.

Страйк щелкнул авторучкой, а Глория достала откуда-то из-за кадра бокал красного вина, сделала глоток и, собравшись с духом, торопливо заговорила:

– Можно для начала я проясню некоторые обстоятельства своей жизни? Со вчерашнего дня прокручиваю все это в голове и думаю, что сэкономлю вам немало времени, рассказав немного о себе. Это прольет свет на наши взаимоотношения с Марго и на мои поступки… уж какие были.

– Это будет очень кстати, – откликнулся Страйк, держа наготове ручку. – Пожалуйста, мы вас слушаем.

Глория сделала еще один глоток вина, убрала бокал за рамку кадра, глубоко вздохнула и сказала:

– Когда мне было пять лет, мои родители погибли во время пожара.

– Какой ужас! – вырвалось у Робин.

В переписи населения от тысяча девятьсот шестьдесят первого года упоминалась полная семья из четырех человек.

– Приношу запоздалые соболезнования. – Страйк издал нечто вроде сочувственного рыка.

– Спасибо, – сказала Глория. – Рассказываю только для того, чтобы… видите ли, тогда мне удалось выжить, потому что отец выбросил меня на одеяло, которое растянули под окном наши соседи. Сами родители задержались внутри, пытаясь вызволить моего старшего брата, отрезанного стеной пламени. Все трое погибли, поэтому меня взяли на воспитание родители моей матери. Совершенно очаровательные люди. Ради меня они были готовы прозакладывать душу, и на этом фоне все события будут выглядеть еще трагичнее… Я росла очень застенчивой девочкой. С завистью смотрела на одноклассниц, у которых был полный комплект родных, да и в остальном… как бы так выразиться… шик-блеск. Моя бабушка совсем не улавливала, что уже настали шестидесятые, а потом и семидесятые, – продолжала Глория с печальной улыбкой, – поэтому мой внешний вид был далек от моды тех времен. Ни тебе мини-юбок, ни косметики… Естественной доступной мне реакцией стал уход в мир фантазий. Подростки всегда что-то себе выдумывают, но я… превзошла всех. Когда мне стукнуло шестнадцать, я посмотрела «Крестного отца», после чего все и закрутилось… Звучит смешно, – без улыбки выговорила Глория, – но это чистая правда. Меня… захватила эстетика фильма. Я им чуть не бредила. Пересмотрела его, не знаю, раз двадцать. В семидесятые я, простая ислингтонская школьница, видела себя знойной сицилийкой Аполлонией из сороковых годов, которая встретила красивого американского мафиозо, только ни на какой бомбе я не подрывалась, а переехала жить в Нью-Йорк вместе с Майклом Корлеоне; я видела себя шикарной, просто сногсшибательной женщиной, а своего мужа – дерзким преступником, который, разумеется, строго чтит омерту.

Страйк и Робин рассмеялись, но на лице Глории не дрогнул ни один мускул. Наоборот, она, похоже, сгорала от стыда.

– Почему-то я думала, что воплотить эту фантазию в жизнь мне поможет, – продолжала она, – моя итальянская фамилия. Хотя до «Крестного отца» я о ней даже не задумывалась. И вот ни с того ни с сего я прошу бабушку с дедушкой сопроводить меня на мессу не в их обычную церковь, а в римско-католическую – на Кларкенуэлл-роуд, и они, царствие им небесное, согласились. Уж лучше бы отказали. Уж лучше бы втолковали мне, что не стоит идти на поводу у собственных причуд, хотя бы потому, что их родной приход – центр всей их общественной жизни, который всемерно поддерживает стариков… Я всегда чувствовала себя англичанкой, коей, собственно, и была по материнской линии, но теперь мне хотелось как можно больше узнать о семье отца. Главным образом ради поиска родственников среди мафиози. В случае успеха я бы уговорила бабушку с дедом купить мне билет на Сицилию и, быть может, вышла бы там замуж за дальнего родственника. Однако выяснилось, что мой итальянский дед эмигрировал в Лондон, чтобы работать в кафетерии. А отец служил в Лондонском управлении городского транспорта. Продвигаясь дальше в своих поисках, я снова и снова натыкалась на абсолютно добропорядочную и законопослушную родню. Сплошное разочарование, – вздохнула Глория. – И вот однажды в воскресенье в церкви Святого Петра кто-то указал на такого Никколо Риччи, сидевшего где-то в задних рядах. Поговаривали, будто он остается одним из последних гангстеров Маленькой Италии.

Глория замолкла и глотнула еще вина, затем вернула бокал на место и продолжила:

– В общем… У Риччи были сыновья.

Страйк, бросив записи, положил ручку на блокнот.

– На самом деле Лука Риччи в подметки не годился Аль Пачино, – сухо заметила Глория, – но некоторые параллели я все-таки проводила. Он был четырьмя годами меня старше, и с кем бы я о нем ни заговорила, все в один голос утверждали, что от него одни неприятности – а мне только этого и надо было. Все началось с пары мимолетных улыбок…

На первое свидание мы пошли за пару месяцев до моих выпускных экзаменов. Домашним я сказала, что буду готовиться вместе со своей одноклассницей у нее дома. Им и в голову не могло прийти, что я, такая прилежная девочка, могу врать…

Я из кожи вон лезла, чтобы понравиться Луке – счастливому билету в мир моих фантазий. У него была машина, и он, конечно же, проворачивал грязные делишки. Правда, о встречах глав криминальных семей на высшем уровне он даже не заикался… в основном болтал о своем «фиате», наркотиках и разбоях.

После нескольких свиданий стало очевидно, что Лука по-настоящему мной увлекся, хотя… нет, – мрачно продолжала Глория, – «увлекся» – не очень подходящее слово, оно все-таки подразумевает какую-никакую привязанность. На самом деле он просто хотел меня захомутать, что ли, сделать своей собственностью. Все происходящее настолько будоражило мою фантазию – какая же я была дурочка, – что мне казалось… как бы это сказать… будто именно так и должен поступать правильный мафиозо. Хотя больше всего Лука нравился мне при взгляде со стороны, когда накладывался на образ Майкла Корлеоне и в моей голове, и в моей постели.