Янмэйская охота - Роман Суржиков

— Ты зря испугалась: у Карен нет чахотки. Ты подумала, что чахотка, но я бы знал, это легко высчитать. Она просто поперхнулась. А вот ты меня напугала всерьез! Как это — уезжаешь? Как это — завтра?! Кто скажет мне остальные твои числа?!

Дороти отшвырнула перо. Хотелось кричать. Плевать на числа, дурачок несчастный! Меня везут на убой! Осталось, тьма сожри, одно-единственное число: дата казни!

— Замолчи, — процедила Дороти.

— Почему — замолчи? — он надул губы. — Зачем ты со мной так грубо? А завтра совсем уедешь, да? Хочешь расстаться на грубости?! Ты плохая, злая!

— А ты — идиот, дурак безмозглый! Карен с полуслова поняла, но у тебя же мухи в голове! Заткнись наконец!

Мальчишка заплакал, роняя слезы на лист.

Дороти подумала: семь. Тьма сожри, нужно успокоиться. Семь. Я дрожу, как овца, и ору от страха, как младенец. Так нельзя. Семь. Семь раз семь! Они все отняли. Они забрали мою дочь и мою память. Они подменили кузена каким-то тюремщиком. Но — семь. Они не забрали семь. Этого никто не заберет. Я — внучка Праматери Сьюзен. Я смогу успокоиться. Семь. Я успокоюсь и что-то придумаю. Я внучка Сьюзен. Я, тьма сожри, уже спокойна.

— Прекрати плакать, птенец.

В ответ он только хлюпал носом.

— Эй, слышишь меня?

Нави хныкал и писал, изо всех сил игнорируя ее.

Дороти наклонилась к его уху, сложила губы бантиком и громко чмокнула воздух.

Нави резко обернулся к ней, плакать сразу забыл.

— Ты… что это?

— Я тебя поцелую, если поможешь разобраться с одной фразой. Здесь куча ошибок, не пойму — так писать или исправить.

Он порозовел.

— А… какие там ошибки?

Дороти взяла черновик и стала выводить числа. Конечно, не в строчку — вдруг мастер Густав заметит и разгадает их шифр. Она метала числа на лист как попало, то вверху, то внизу, то на полях, то между строк. Но Нави-то видел порядок появления.

14 — 6 — 15 — 33 — 21…

«Меня увозят, чтобы убить. Ты знаешь, как сбежать с острова?»

Он заморгал, раскрыл рот, потер виски.

— Как же… не может быть… что ты говоришь?

— Объясню потом. Сейчас скажи — да или нет? Ты давал ноль пятнадцать процента. А знаешь, как сделать больше?

Нави прищурился. Задача с числами — понятная, привычная безумному мозгу. Ясность успокоила его.

— Сколько нужно?

Дороти написала на черновике: 90%.

Нави отрицательно качнул головой.

Она черкнула: 75%.

Снова отрицание.

60%.

Нет.

45%.

Его глаза сузились, вихрь мыслей отразился в темени зрачков. Нави отнял черновик и написал: 37,42%.

— Не могу больше. Прости.

— Мы горим! Ради богов, нужно садиться!

Слова мастера Гортензия были излишни. Все и так видели пылающий борт корзины, языки пламени, ползущие вверх, к веревкам.

— Но славный, они того и хотят!

Низа тоже была права. Этот лучник, казавшийся сперва таким неуклюжим, сумел попасть стрелой точно в горелку с маслом и опрокинуть ее. То был единственный способ заставить небесный корабль сесть. Прокол в шаре не принес бы вреда, смерть одного из пассажиров лишь заставила бы других взлететь повыше. Но пожар необходимо потушить, а в полете — нечем! Питьевая вода уже была вылита в огонь, но не справилась с ним, а лишь ослабила на время. Нужно садиться, или сгорят веревки, и корзина отпадет.

— Вниз, — приказал Хармон.

— Они убьют нас, чтобы забрать шар и Предмет!

— Глядишь, не убьют. Они люди, значит, сможем договориться. А вот с огнем — никак!

Мастер Гортензий рванул веревку, выпуская горячий воздух. Небесный корабль пошел вниз, но недостаточно быстро: его еще держал водород в верхнем шаре. Гортензий взял вторую веревку, потянул аккуратно, без усилия. Лишь малая часть водорода вышла в воздух, и Гортензий закрыл клапан. Но скорость снижения увеличилась, земля стала быстро приближаться.

— Правь туда, к реке! — крикнул Хармон.

— Да как тебе править? Это ж не конь!

Однако сам ветер как будто услышал его слова. Налетевший порыв толкнул шар ближе к речушке, бегущей по дну ущелья. Корзина стукнулась о камни, все попадали на пол. Низа вскочила первой, помогла Хармону подняться. Вместе выпрыгнули из корзины, шар тут же рванулся вверх, увлекая Гортензия.

— Помогите! — завопил мастер, швыряя Хармону веревку.

Торговец поймал ее, обернул вокруг ближайшего деревца. Вдвоем с Низой подтащил корабль к земле, привязал. Мастер выскочил из корзины c двумя котелками в руках.

— Тушите огонь! Скорее же! Дело моей жизни погибает!

Строго говоря, то было дело не жизни, а только последнего года, но Хармон не стал вдаваться в споры. Вдвоем с Низой они ринулись к реке, стали черпать воду и подавать Гортензию, а тот без устали лил ее на огонь. Часть веревок все же лопнула, корзина перекосилась, связанный Бут скатился прямо в пламя и завертелся, как уж. Но, наклонившись, корзина открылась струям воды, и тушить стало легче. Можно было даже не передавать котелки, а с размаху плескать водою с расстояния. Огонь быстро пошел на спад: часть языков погасила вода, другие затоптал Бут. Веревки еще тлели, но, к счастью, пламя так и не добралось вверх, до самого шара. Хармон с удовольствием отер лоб:

— Мы снова справились, а!

— Славный, обращаю твое внимание… — понизив голос, проворчал мастер.

Хармон поднял глаза. Вокруг подковою стоял отряд всадников.

Долгое время никто не говорил ни слова. Некоторые конники удивленно рассматривали шар, другие — Хармона и его спутников. Наконец, один подал голос, обращаясь не то к командиру отряда, не то к самому себе:

— Шиммериец, путевец, шаванка из Холливела, да еще какой-то связанный тип. Положим, шаванка — альтесса шиммерийца, но не понять, зачем им путевец и тот связанный. Странная компания.

Тем временем и Хармон разглядывал отряд. Большую его часть составляли обычные шаваны — обычные настолько, насколько это слово вообще можно применить к вооруженным до зубов могучим кочевникам. «Простых» шаванов было пятеро, еще пара держалась особняком. Тот умник, что угадал родину Хармона, тоже был западником, но отличался от прочих: имел светлое лицо, хитрые глаза, прическу, какую носят в центральных землях, и прямой меч, а не кривой, как у тех пятерых. Рядом с умником держалась женщина: рыжая, худая, жилистая, похожая на свой лук — гибкая, но сильная. Луки имелись и у других шаванов, но отчего-то Хармон понял: именно женщина сбила небесный корабль. А во главе отряда стоял самый странный парень изо всех. Он носил длинные усы на шаванский манер и шлем с козлиными рогами, будто какой-то дикарь из сказки. Но лицо его не было лицом ни дикаря, ни шавана. Таких ясных глаз, тонких насмешливых губ, надменно выпяченных подбородков Хармон много повидал на своем веку — вовсе не в степях, а знатных домах Альмеры и Короны. Узрев этого парня, торговец восстановил часть уверенности, которая было покинула его при виде грозных шаванов. Хармон умел говорить с такими. Уж что другое, а это — умел хорошо.