Мари. Дитя Бури. Обреченный - Генри Райдер Хаггард

По пути в Марицбург произошел забавный случай. Нам встретилась Кетье! На закате мы взбирались на крутой холм неподалеку от города Хауик. На сей раз я держал поводья, а Энском и Хеда шли пешком, опередив повозку на сто шагов. Вдруг на гребне холма появилась Кетье и столкнулась с ними нос к носу, видимо, она совершала вечернюю прогулку или шла куда-то целенаправленно, как я решил впоследствии. Увидев их, она выпучила глаза и с диким воплем, прижавшись к обочине дороги, бросилась бежать. Кто бы мог ожидать от толстухи подобной прыти. Она в два счета сбежала с холма и растворилась во мраке ущелья. Уже наступила ночь, мы очень устали и никак не могли последовать за ней. На запрос, направленный позднее в Хауик, о том, где живет Кетье или откуда пришла, ответа нам так и не дали, поскольку несколько месяцев назад она покинула место, где работала поварихой.

Таковы были последние минуты Кетье – у нас, по крайней мере, сложилось такое впечатление. Вероятно, она верила или будет верить до последнего вздоха в то, что ей явились два призрака.

Уладив все необходимые формальности, Энском и Хеда поженились в Марицбурге. К несчастью, я не смог присутствовать на церемонии, поскольку слег и проболел целую неделю. Надеюсь, их тоже огорчило мое отсутствие. Возможно, виной всему тот день, когда я спускался с холма и мне напекло затылок из-за того, что пришлось висеть на задней повозке, заменяя отказавшие тормоза. Впрочем, я смог послать Хеде свадебный подарок: ее драгоценности и деньги, хранившиеся в банке, – а ведь она, бедняжка, и не чаяла увидеть их снова, – и уладил все вопросы касательно ее собственности.

На медовый месяц они отбыли в Дурбан, а оттуда, воспользовавшись подвернувшейся оказией, отплыли в Англию. Они прислали мне душевное письмо, которое я храню, как сокровище, где благодарили за все, что я для них сделал, хотя, с моей точки зрения, не так уж и много. Энском вложил в конверт незаполненный чек и просил вписать туда любую сумму, какую я сочту нужной взять с него за услуги. Весьма любезно с его стороны, мне приятно было его доверие, но чек так и остался пустым.

С тех пор мы больше не виделись и вряд ли когда-либо увидимся, но у молодых людей наверняка все в порядке, а живут они, мне кажется, по большей части за границей, в Венгрии. Приехав в Англию несколько лет спустя довольно богатым человеком после приключений в копях царя Соломона, я написал Энскому, но он мне так и не ответил. Поначалу меня это больно ранило, однако, поразмыслив, я решил, что вполне естественно, если в своем благополучии они не желают возобновлять знакомство с кем-то, кто не понаслышке знает о жутких событиях прошлого, смерти Марнхема и доктора Родда и обо всем остальном. В таком случае, на мой взгляд, они поступают мудро, если, конечно, с их стороны это не простое пренебрежение. Занятые светской жизнью господа частенько не отвечают на неприятные письма или забывают их отправить. А может статься, мое письмо к ним так и не попало, затерялось где-нибудь в пути, такое часто случается, особенно когда адресат живет за границей. По моей ли вине или нет, однако мы потеряли друг друга из виду. Видать, сочли меня умершим или навсегда затерявшимся где-то в дебрях Африки. Тем не менее я вспоминаю о них с теплотой, ведь Энском для меня лучший попутчик, а его жена – милейшая девушка. Интерес но, сбылось ли пророчество Зикали об их детях. Пусть им сопутствует удача!

Как-то по случаю я оказался неподалеку от того места, где стоял мраморный Храм. Мне стало любопытно, хоть и неловко было приближаться и осматривать дом, ведь Хеда наверняка уже кому-то продала его. Бур, живший в сельской местности, вдали от города, превратил больницу Родда в свое жилище, в тот раз я его не застал. Рядом возвышались зловещие и мрачные стены Храма, сгоревшего в пожаре. Веранда под кровлей уцелела, и, стоя там, где и прежде, когда стрелял в руку Родда, я предавался воспоминаниям. Мне был знаком каждый уголок в доме, и я нашел комнату Марнхема. Сейфа в углу не оказалось, в комнате остались лишь ножки кровати, а неподалеку за разросшимся сорняком высилась куча пепла – все, что осталось от письменного стола, и из нее торчали куски обгоревшего дерева. Поворошив пепел носком сапога и хлыстом, я вскоре наткнулся на обугленный человеческий череп. Тогда я поспешно ретировался.

Дальнейший мой путь пролегал через лесное болото, мимо рогов антилопы гну, лежащих на прежнем месте, мимо той промоины, полной жижи, в которой утонул Родд, убитый Энскомом. Тут, однако, я ничего не искал, поскольку был сыт по горло костями. До сих пор я так и не знаю, лежит ли он на дне болота, или тело достали и предали земле.

Кроме того, я проехал мимо стоянки нашего фургона, где на нас напали басуто. Что же мне делать со всеми этими воспоминаниями, наводящими на меня тоску? Хотя на самом деле для грусти вовсе нет причины.

Как гласит французская пословица, «tout lasse, tout casse, tout passé», то есть «все пройдет, все превратится в прах, все надоест». Мой друг сэр Генри Куртис очень любил ее цитировать, и в конце концов я записал эти слова в своей карманной книжечке, а после вспомнил, как еще мальчишкой слышал их от старого бездельника, француза по имени Леблан, однажды преподавшего мне и моим соученикам урок галльского наречия. Однако о нем я уже писал в романе «Мари», первой части повествования о падении зулусского народа, далее следует роман «Дитя Бури», а замыкают трилогию эти страницы.

Ах! Все пройдет, все превратится в прах, все надоест!

Теперь я вкратце опишу все исторические события, произошедшие с зулусами за четыре года, поскольку к моей истории они отношения не имеют, ведь я пишу не исторический труд.

Сэр Гарнет Вулсли[115] установил в Зулуленде новую власть или английское правительство сделало это за него, трудно сказать. Вместо одного короля поставили тринадцать вождей, и они тут же вцепились друг другу в глотку, а вместе с ними и их народ.

Как я и ожидал, Зикали открыл военным властям секретное убежище в лесу Ингома, где скрывался Кечвайо. В один прекрасный день бывшего короля схватили и доставили сначала на мыс Доброй Надежды, а затем в Англию, где после опалы бедного сэра Бартла Фрера от его имени были спровоцированы волнения. В столице Кечвайо встретился с королевой и ее министрами, снова оказавшись в руках победителя, как и предсказала в памятную мне ночь в Долине костей та, что приняла образ Мамины. Я часто вспоминаю, как он, одетый в черное пальто, сидит в особняке на Мелбери-роуд, в пригороде Лондона, – излюбленное место художников, насколько мне известно. Как разительно этот человек отличался от гордого принца Африки, вернувшегося с триумфальной победой после сражения у реки Тугела, или от короля, по чьему велению меня против воли привели в Улунди. Тем не менее Кечвайо все же вернули в страну зулусов на британском военном корабле, и сэр Теофил Шепстон восстановил его в положении вождя клана с ограниченной властью, и Кечвайо наконец освободился от удушливых объятий черного пальто.

Далее, разумеется, последовали многочисленные битвы, исход, ожидаемый для всех, кроме британского министерства по делам колоний, и в стране зулусов потекли реки крови. Ибо в Англии права и обиды Кечвайо, как и права и обиды буров, стали предметом партийной политики, которой все должны подчиняться. Частенько я задаю себе вопрос: не станет ли партийный подход крахом Британской империи? Слава богу, я не доживу до тех времен.