История христианской церкви. Том 3. Никейское и посленикейское христианство. 311 - 590 года по Рождество Христово - Филипп Шафф

Афанасьевский символ веры представляет в кратких поучительных статьях и в четких противопоставлениях церковное учение о Троице в противовес унитарианству и тритеизму, а также учение о воплощении и богочеловеческой Личности Христа в противовес несторианству и евтихианству, то есть ясно и точно подводит итоги споров древней церкви о Троице и Христе. Он учит количественному единосущию и триаде личностей в Отце, Сыне и Святом Духе, а также совершенной Божественности и совершенной человечности Христа в одной неделимой личности. В первом случае мы имеем одну сущность или природу в трех личностях, а во втором — две природы в одной богочеловеческой личности.

Кроме того, упоминаемое по тексту символа вечное спасение ставится в зависимость от этой веры. Слова о проклятии в прологе и эпилоге Афанасьевского символа веры оскорбили даже тех, кто был согласен с его содержанием. Но первый Никейский символ веры также содержал анафематствование, которое позже было опущено. Эта анафема относилась прежде всего к ересям, а не к конкретным людям, судьей которым может быть один лишь Бог. В конце концов, задача символа в целом — не заявить, что спасение и проклятие зависят от принятия или отвержения какого‑либо богословского документа или человеческого восприятия и представления истины, а провозгласить, что спасает сама вера в явленную нам истину, в живого Бога, Отца, Сына и Духа, и в Иисуса Христа, Богочеловека и Спасителя мира, даже если понимание этой истины в наших ограниченных земных условиях весьма относительно. Что же касается осуждения, то к нему ведет неверие, ибо Господь сказал: «Кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет». В конкретных жизненных ситуациях христианское смирение и милосердие, конечно же, требуют соблюдения крайней осторожности, оставляя право окончательного суда за всеведущим и справедливым Богом.

Афанасьевский символ веры завершает ряд соборных символов, которые признаются всем ортодоксальным христианским миром — с той лишь оговоркой, что протестанты считают их обладающими не абсолютным, а лишь относительным авторитетом и сохраняют за человеком право свободно исследовать и далее развивать все церковные учения на неистощимом основании непогрешимого Слова Божьего.

I. Епифаний: Haeres. 64. Несколько посланий Епифания, Феофила Александрийского и

Иеронима (Иероним, Ерр. 51, 87 — 100, ed. Vallarsi). Полемические труды Иеронима и Руфина об ортодоксии Оригена (Rufini Praefatio ad Orig. περί αρχών; и Apologia s. invectivarum in Hieron.; Hieronymi Ep. 84 ad Pamrnaehium et Oceanum de erroribus Origenis; Apologia Adv. Rufinum, libri iii, написанная в 402 — 403 г., и т. д.). Палладий: Vita Johannis Chrysostomi (в Chrysost., Opera, vol. xiii, ed. Montfaucon). Сократ: H. Ε., vi, 3–18. Созомен: Η. Ε., viii, 2–20. Феодорит: Η. Ε., ν. 27 sqq. Фотий: Biblioth. Cod. 59. Mansi: Coric., tom. iii, fol. 1141 sqq.

II. Huetius: Origeniana (Opera Orig., vol. iv, ed. De la Rue). Doucin: Histoire des mouvements arrivés dans l'église au sujet d'Origène. Par., 1700. Walch: Historie der Ketzereien. Th. vii, p. 427 sqq. Schröckh: Kirchengeschichte, vol. x, 108 sqq. См. также монографии Редепен нинга (Redepenning) и Томасия (Thomasius) об Оригене; также Neander: Der heil. Joh. Chrysostomus. Berl., 1848, 3d ed., vol. ii, p. 121 sqq. Hefele (католик): Origenistenstreit, в Kirchenlexicon, Wetzer and Welte, vol. vii, p. 847 sqq., и Conciliengeschichte, vol. ii, p. 76 sqq. O. Zöckler: Hieronymus. Gotha, 1865, p. 238 ff.; 391 ff.

В промежутке между арианскими и несторианскими спорами разгорелся косвенным образом связанный с первыми яростный, хотя и ограниченный узким кругом лиц спор об ортодоксии Оригена. Этот спор никак не повлиял на формирование учения церкви, но оказал влияние на историю богословия и засвидетельствовал, что искренняя ревность ортодоксии находит выражение, с одной стороны, в устремленности к чистоте веры, а с другой — в узколобой нетерпимости ко всякой свободе рассуждений. Осуждение Оригена нанесло жестокий удар по богословской науке Греческой церкви и осудило ее на застой, механическую верность преданию и формализм. Мы по возможности ограничимся освещением общеинтересных моментов спора, опуская особо неприятные и унизительные его подробности, личные оскорбления и клевету.

Привилегия великих первопроходцев — приводить в движение умы человеческих масс, пробуждать страстную симпатию и антипатию, выступать в качестве стимулирующей и формирующей силы не только для своего, но и для последующих поколений. Сами их заблуждения часто оказываются более полезными, чем традиционная ортодоксия недумающего человека, потому что они проистекают из честного поиска истины и побуждают к новым исследованиям. Одним из таких умов был Ориген, самый ученый и способный богослов доникейского периода, Платон или Шлейермахер Греческой церкви. Уже при жизни его своеобразные, но большей части платонические, взгляды вызвали неприятие, а для продвинутой ортодоксии более позднего времени они не могли не показаться опасно еретическими. Мефодий Тирский (ум. в 311) первым раскритиковал учения Оригена о сотворении и воскресении, в то время как Памфилий (ум. в 309) из мест заключения написал апологию Оригена, которую позже завершил Евсевий. Имя Оригена было связано с арианскими спорами и использовалось обеими партиями, причем не без злоупотреблений. Вопрос об ортодоксии великого покойного богослова стал некоторым образом жизненно важным вопросом дня, и интерес к нему возрастал по мере того, как возрастало стремление к чистоте учения и ужас перед всяческой ересью.

В ходе рассмотрения проблемы возникло три партии: свободные, прогрессивные ученики, слепые последователи и слепые оппоненты[1535].

1. Истинные, независимые последователи Оригена извлекли из его произведений много наставлений и вдохновляющих моментов, не воспринимая их буквально, и, двигаясь с ногу с требованиями времени, добились более ясного понимания конкретных догматов христианства, чем сам Ориген, не теряя уважения к его памяти и выдающимся заслугам. Такими людьми были Памфилий, Евсевий Кесарийский, Дидим Александрийский и, в более широком плане, Афанасий, Василий Великий, Григорий Назианзин и Григорий Нисский; среди же латинских отцов церкви — Иларий и, изначально, Иероним, который позже присоединился к оппонентам Оригена. Григорий Нисский и, возможно, также Дидим придерживались даже учения Оригена об окончательном спасении всех разумных творений.

2. Слепые и раболепные последователи, неспособные воспринять свободный дух Оригена, придерживались его учения буквально, верили во все его незрелые и ошибочные утверждения, уделяли им больше внимания, чем сам Ориген, и доводили их до крайности. Такая механическая верность учителю всегда ведет к отступничеству от его духа, который сохраняет жизненность, только если постоянно возрастает в знании. К этому классу относились египетские монахи с Нитрийских гор, и особенно четверо из них: Диоскор, Аммоний, Евсевий и Енфимий, очень ученые и известные под именем «высокие братья»[1536].