Княжья травница - Ульяна Гринь

— Ну пошли, раз не было. Будем брать, что дают.

Она крепче прижала к себе закутанный в тряпки свёрток и шагнула в светлицу маленькой княжны.

Отрада спала в своей люльке, а Вранка ткала, сосредоточенно толкая челнок туда-сюда между нитей, с усилием нажимая ногой на педаль и иногда потряхивая колыбельку, чтобы та качалась вверх-вниз. Я указала Мыське на сундук и велела:

— Разматывайся. Да положи ребёнка уже.

Девушка спешно оставила свой кулёк поперёк сундука. Вранка оставила свой челнок и спросила:

— Чёж, пришла?

— Пришла, — с лёгким вызовом ответила Мыська, снимая последний платок. Под ним обнаружились светлые, почти льняные волосы, остриженные по плечи. Странно, все женщины здесь носят косы — одну или две, в зависимости от того, девица это или мужняя жена. А эта — стриженая...

— Ну, коль пришла, сама и нянькай, — буркнула девчонка, снова принимаясь за ткание.

— Куда ей самой с двумя? — осадила я Вранку. — Будешь помогать. А ты, — обратилась к Мыське, — раздевайся.

— Как так? — испугалась она.

— А вот так, — передразнила я. — Проверять буду, может, ты больная!

— Не больная я! — отказалась девушка, стиснув руками полы накидки под подбородком.

— Вот я и проверю.

Пришлось посмотреть грозно. Хотя мне её было жалко до слёз. Вон, принялась раздеваться, а смотреть на неё — обнять и плакать! Маленькая, худенькая. В чём душа держится? Как она вообще выносить ребёнка смогла?

— Тебе сколько лет-то? — спросила, разглядывая её тело, спрятанное в застиранной рубахе до пят. Мыська пожала плечами:

— Не помню я.

— А родители есть?

— Сирота я.

— Муж?

— Помер он, аккурат на Яблочник.

Яблочник? Яблочный спас, что ли? Это в августе, а у нас сейчас ноябрь на дворе. Три месяца одна, и рожала уже одна. Бедная. Я поднесла руки к её голове, не касаясь, сосредоточилась, спросила мысленно: «Есть ли какие-нибудь болезни?»

Мозг светился зелёненьким, глаза, горло, кровеносная система — всё было в порядке. Я прошлась с инспекцией по всему телу, отметив оранжевый желудок и чуть желтоватую матку. Ну, ест мало, голодная, наверное, это не болезнь. А вот по-женски проблемка. Впрочем, кормить младенцев это ей не помешает. Ладно, будем считать, что всё норм. А матку потом посмотрим...

— Одевайся, — велела я Мыське. — Давно ела?

— Сегодня, — она вспыхнула румянцем, и стало ясно — соврала.

— Чем на жизнь зарабатываешь?

— Осоку режу на болоте, плету из неё половички и подлапотники.

Она спрятала руки — изрезанные и красные. Я тяжко вздохнула. Вышла в коридор и рявкнула:

— Дара-а!

Прислужница появилась через несколько секунд — упёрла руки в боки и спросила с вызовом:

— Ну чё?

— Через плечо, — буркнула и развила мысль: — Принеси кормилице еды. Побольше и погуще! И хорошего качества, поняла? Чтоб то же самое, что и к княжескому столу!

— Пожирнее? — осведомилась Дара с некоторым подозрением. Я ответила чётко и раздельно:

— Побольше и получше. И чтоб каждый день трижды. Я проверю!

Проводив её, вздыхающую, взглядом, вернулась к Мыське и сказала ей:

— Если вдруг молока не хватит, если вдруг что-то случится, сразу говори Даре, чтоб меня звала. Никаких сомнений, никаких отговорок — просто позвать травницу. Поняла?

Девушка кивнула с серьёзным видом. А я подумала, что фиг она скажет. Надо их навещать в первое время хотя бы раз в два дня.

Ноябрь 16 число

Всю неделю лес мок от затяжных дождей. А в субботу я выглянула в окно поутру и увидела, как трава и деревья поседели от инея. Заморозки.

У моих русалок после излечения путокоса началась рыбья болезнь. Вкратце и чтобы не вдаваться в мерзопакостные подробности — гнойные язвочки на тех местах тела, которые были покрыты чешуёй. Когда справились с этой дрянью — русалки подхватили речных блох. Их я выгнала притирками из чернобыльника, а попросту полыни. Теперь, когда природа засыпала перед долгой зимой, русалки впали в спячку. Все, кроме одной. Я назвала её Леной. Вообще, я всем русалкам дала имена, чтобы не путаться в девах. Девы булькали, но на имена согласились. Так вот, Лена тосковала, маялась и пела жутким сопрано ночи напролёт. Днём она торчала или в реке, или на Ведьмином камне, остервенело вычёсывая изрядно поредевшие чёрные, как смоль, волосы.

Как лечить сезонную бессонницу, я не знала. Успокоительные на Лену не действовали. То есть, действовали, конечно, но странновато. Она начинала бродить по лесу с полузакрытыми глазами и вытянутыми руками — чисто лунатик. Поэтому мы подумали и отказались от успокоительных. Я навещала одинокую русалку раз в день и пыталась топорно её психанализировать. Ну отчего-то ж ей не спится? Надо было найти причину, а не то мне придётся всю зиму таскаться на реку...

Вот и сегодня я собралась проведать Лену и уже даже оделась потеплее — повязала вокруг головы пуховый платок и напялила на себя плащ, подбитый белкой, как вдруг в окошко стукнули.

— Пришли гости глодать кости, — проворчала я и сунулась к мутному стеклу, чтобы разглядеть, кого ко мне принесло. За окном подпрыгивала на тоненьких лапках замотанная в рыбачью сеть кикимора. Что у неё опять случилось?

Я вздохнула тяжко и вышла в предморозное утро. Пахло зимой. Знаете, такой запах, который вроде и не пахнет ничем, а сразу ясно — скоро зима и снег. Пожухлая трава переливалась в свете дня мириадами радужных бриллиантиков, и я пожалела, что нет с собой фотоаппарата. Как это красиво, слов нет! Но перед носом тут же возникла сморщенная старушечья мордочка кикиморы. Я отшатнулась, а та запищала:

— Беги бегом на болото!

— Что случилось?

— Беги-беги! Там зверь! Незнакомый, не местный! Утопнет!

— Какой ещё зверь, — буркнула я. — Какое мне дело до каких-то там зверей.

Но ноги сами уже несли меня по тропинке в лес. Кикимора то пропадала, то возникала невдалеке, чтобы указать мне дорогу. Как у неё это получалось, я не понимала, да и понимать не было времени. Как настоящий врач, я спешила на помощь. Правда, не людям, а незнакомому зверю. Что за зверь такой?

Тяжёлые башмаки скрипели по инею, а потом вдруг начали чавкать. Значит, болото рядом. А куда меня ведёт эта дурочка? Я же сама утопну, пока до зверя доберусь!

— Кикимора! — окликнула нечисть, потому что та куда-то пропала. Огляделась. Чёрт! А если она меня завела в самую трясину, и я теперь здесь сгину? Повторила тише, дрожащим голосом: — Кикимора-а?

— Тут я! — откликнулась та из-под куста. — Чего застыла?