Все люди - хорошие - Ирина Волчок

Это он догадывался, что заглядывала, эти дурацкие темные очки она не сняла до самой машины. Шла рядом, пыталась отобрать пакеты, а сама все время бормотала:

— Тоже мне, помощница по хозяйству, а мешки хозяин таскает. Абсурд!

— Абсурд — это когда женщина мешки таскает, особенно тяжелые, особенно такая молодая… — Он хотел сказать «и такая красивая», но в последнюю секунду сдержался: инстинктивно почувствовал, что время комплиментов еще не настало.

Ничего-ничего, у него еще телефонная эпопея впереди, кроме него, все равно с этим аппаратом никто как следует не разберется. Общее занятие во время налаживания первого контакта. Это вам не бестолковые Андрюшкины стрелялки.

Они пререкались весело и увлеченно: он — потому, что она хоть как-то с ним разговаривала и вроде даже была в хорошем настроении, надо полагать, из-за телефона. А она — потому, что на проклятом базаре, похода на который она так боялась, ее никто не узнал и даже ничего не заподозрил, а пакеты действительно были очень тяжелые.

В машине поболтать не получилось — она сразу воткнулась в свои записи, что-то вычеркивала, расставляла галочки. Владимира такая ситуация не устраивала, а он привык, чтобы все было так, как он хочет.

— Наташ, а где ты готовить училась? У тебя ж не просто так — картошки наварить, яичницу пожарить. У тебя все с выпендрежем… То есть в хорошем смысле… Курсы какие специальные?

Она подняла голову, секунду смотрела на него как на инопланетянина, и он даже подумал, что она придумывает, что ему соврать, но она сказала, сильно смущаясь:

— Я, Владимир Иванович, замужем была. Неофициально. Людмила Александровна знает. Я не думала, что это важно…

— Да и не важно совсем, я про готовку спросил, а не про мужа. Неофициального.

— Ма… мой муж предпочитал разнообразие, пришлось учиться.

При этих словах Наташка почему-то помрачнела и замолчала, Владимир не решился задавать еще какие-нибудь вопросы, чтобы Наташка не расстроилась еще больше. Так и молчали до самого дома.

— Люд, может, нужно в большой комнате стол накрывать? — спросила Наташка. — Все-таки гости.

— Не, дядька человек простой, гламура не любит. На кухне самое то. Вот когда с концерта вернемся, тогда точно в большой комнате придется.

— А какой он, дядя Коля?

Наташка сказала и смутилась. Какое ей дело? Какой он ей дядя? Тоже мне, родственничка нашла, деревенские привычки: что ни мужик постарше — то дядя. Но хозяйку в таком приподнятом настроении она никогда не видела. Да и хозяин тоже чудит, с того самого момента, как они вернулись из города, торчит на кухне, честно пытается не мешаться, но получается у него плохо — уж слишком он крупный. Даже на такой кухне, самой огромной из всех, которые Наташка видела в жизни, его было много. Но ведь не выгонишь же — хозяин.

— Страшный человек, на три метра под землей видит! — жизнерадостно сообщил Владимир, облизывая ложку, которой Людмила только что мешала салат.

— Ну тебя, Володька, ерунду городишь, — строго сказала Людмила. — Наташа ведь не знает ничего. Вдруг поверит?

— А что, неправда, что ли? Его все боятся, даже наши с тобой папашки! А они почти мафия, особенно когда вдвоем.

Наташка не поняла, шутит так Владимир Иванович или говорит всерьез, и внутренне сжалась. Были в ее жизни уже страшные люди. И не такие, которые на три метра под землей видят, но ей хватило. Хорошо было бы все быстренько приготовить, подать и тихонечко смыться в свою комнату. И повод у нее есть: хозяйский подарок, телефон с такой кучей функций, что на трех дядей Колей хватит. В смысле на три его визита.

В четыре руки они уже почти все доделали, когда раздался звонок в дверь.

— Приехал! — как школьница взвизгнула Людмила и побежала открывать.

— На три метра… — зловеще шепнул Владимир в самое Наташкино ухо.

Она вздрогнула и опять внутренне сжалась.

Таких мужчин Наташка до этого никогда не видела. То есть сначала она вообще ничего не видела — гостя, гораздо более изящного, полностью заслонил собой здоровающийся Владимир. Потом на нем повисла Людмила. В буквальном смысле — повисла на шее, целовала его в щеки, повизгивала и даже болтала ногами в воздухе. Дядя Коля охал, смеялся и наконец взмолился о пощаде:

— Людка, мы же весим с тобой практически одинаково! Ты меня сейчас завалишь к черту. А Ираидка чего здороваться не бежит, невеста моя названная?

Людмила сказала:

— А мы ее не звали, дядь, она только что после больницы, ей пить совсем нельзя.

— Ну, так пусть и не пьет, кто ее заставляет?

— Ираида и настоящий джин? — влез Владимир. — В одном пространстве? И не пересекутся? Я клеветать не хочу, любое другое спиртное — это она спокойно проигнорирует. Но сразу — ты, преферанс и ирландский джин!.. Ни за что не удержится.

— Так чего ж ты, дурень, джин-то купил? Другую отраву сняли с производства, что ли?

Пока Владимир оправдывался, Наташка наводила на столе окончательное совершенство. Хорошо бы уйти прямо сейчас, но, наверное, надо поздороваться. Или не надо? Как плохо, что она совсем не знает всех этих правил, которые, безусловно, существуют, но ей их никто пока не объяснил.

Наконец хозяева расступились, и в проеме двери появился мужчина. Даже, наверно, не мужчина, не мужик, и уж ни в какую погоду не «дядя». Наверное, лучше всего ему подошло бы определение «джентльмен». Он был довольно высок ростом, но худощав и строен, так что на фоне огромного Владимира выглядел совсем не крупным. Очень темные, почти черные волосы были коротко подстрижены, из-за двух глубоких залысин лоб казался высоким. Брови были цвета воронова крыла, как сказала бы Наташкина мамка, невероятно густые и вразлет. Но больше всего поражали глаза. Наташка всю жизнь собственные очень светлые глаза терпеть не могла и охотно поменяла бы этот цвет на что угодно. Но о таком цвете глаз, как у этого джентльмена, даже мечтать глупо. Если исключить контактные линзы как идею. Глаза у гостя были ярко-синие, при этом — довольно темные. Не бывает у людей таких глаз. В природе не бывает.

А еще он был безупречный. Она не могла подобрать другого слова. Как бы человек тщательно ни готовился к празднику, обязательно какая-нибудь складочка вылезет не вовремя, волосок с расчески упадет, пятнышко грязи на обуви окажется, заусенец останется, да что угодно. Все это было не про него. Ему бы десять лет скинуть — и на конкурс красоты любого уровня, хоть и мирового. Стопроцентная победа. А так… Людмиле двадцать восемь. Он ей дядя, значит, ему сильно за сорок. Вот если бы она была красавицей, кинозвездой какой-нибудь, она бы себе локти искусала на тему где его… ну, не семнадцать, ладно, ну, хотя бы тридцать лет. Как удачно все-таки, что он старик, а она уродина…

— Здравствуйте, мадмуазель! Позвольте представиться: я родной брат матери хозяйки этого дома. Зовут меня Николай Георгиевич. А вы, как я понимаю, компаньонка моей племянницы… — Он замолчал и слегка приподнял свою удивительную антрацитовую бровь. Правую.