Изгнанник - Лариса Петровичева

Академиты смущенно пожали плечами. Староста курса Ванош принялся шуршать листками приписных свидетельств, и вдруг на его щеках вспыхнул стыдливый румянец.

– Невинна, – произнес он и едва не выронил листки. Только что шептавшиеся академиты умолкли и стыдливо опустили головы: надо же, проворонили такую важную вещь… Шани обвел их взглядом и сказал:

– Дети мои, ну сами-то подумайте. Разрывов внутренних органов нет. Старая дева. Фантазии взыграли не на шутку, только и всего. И средство от них одно – срочно замуж. Всю одержимость как рукой снимет.

На растерянных и несчастных академитов было жалко смотреть. Михась, который пришел пешком на обучение из загорского захолустья, здоровущий и лобастый упрямец, похожий на бычка, не пожелал сдаваться и произнес:

– А в посланиях Филикта сказано, что одержимость уже есть ересь, ибо Заступник не отдаст истинно верующего на откуп злу. Тут богохульством пахнет.

– Тут пахнет тем, что кое-кто в бане две седмицы не был, – парировал Шани: Михась действительно не слишком любил водные процедуры и сразу же надулся, став еще больше похожим на крупнолобого упрямого теленка. – Ваша задача – искренне служить Заступнику и выявлять ересь и богохульство. Но ваше рвение не должно застить вам глаза и превращать в слепцов, которые не видят, что идут в яму. И так уже разговорчики разные ходят…

– А мы этим разговорщикам язычки-то поотрезаем! – звонко воскликнул Хельгин и радостно улыбнулся. Шани улыбнулся в ответ и дружеским жестом приобнял его за плечи.

– Ты на ком жениться-то будешь, если всем языки поотрезаешь? – спросил он. Академиты дружно расхохотались, а Хельгин подарил Шани сердитый зеленый взгляд из-под пушистых темных ресниц. – Ладно я, уже погиб для семейной жизни, ну а вы-то…

Академиты некоторое время с восторгом рассматривали аметистовый перстень на правой руке наставника, а затем Михась радостно воскликнул:

– Ура! Декану Торну тройное ура! – И допросная потонула в радостных возгласах.

Даже ведьма заулыбалась, поняв, что ничего дурного с нею не сделают. Шани смущенно кивнул своим мыслям и велел академитам отправляться в аудиторию на лекцию, – а перед этим поблагодарить многоуважаемую девицу Керр, добровольную помощницу сыскного отдела, которая столь талантливо изображала одержимую. Академиты разочарованно вздохнули – опять тренировка, опять ненастоящая еретичка – и подались из допросного зала. Хельгин задержался, помогая Шани освобождать мнимую ведьму от оков, а потом, когда девица Керр поклонилась и убежала приводить себя в порядок, негромко промолвил:

– Наставник, я так рада, что вы вернулись.

– Рад, – поправил Шани. – Ты рад.

Хельгин – точнее сказать, Хельга – кивнул. О том, что стройный темноволосый паренек на самом деле – очень миловидная девушка, Шани догадался сразу же, увидев новый инквизиционный набор. То, что обманщицу до сих пор не разоблачили, было для него загадкой, достойной всяческого удивления. А тогда, три года назад, он оставил ложного сына запольского купца после занятий и в самых просторечных выражениях приказал снимать штаны, укладываться на лавку и принимать порку за нечаянно надорванную страницу учебника. Хельгин разрыдался и пал в ноги, обещая сделать все что угодно, когда угодно и каким угодно образом, лишь бы его тайна не была открыта. Шани подумал, прикинул возможные последствия лично для себя и согласился.

– А вы нас не бросите? – спросила Хельга, выходя следом за Шани из допросной и направляясь к лестнице, ведущей к лекционным залам. – Теперь же вы декан, и все такое…

– Не брошу, – заверил ее Шани. – Ваш курс доведу до выпуска, а там видно будет. А у тебя все те же планы?

Хельга пришла в инквизицию по одной-единственной причине: желая отомстить владетельному сеньору родного поселка, который лишил ее матери – несчастная женщина повесилась, не вынеся постоянных домогательств сластолюбца. Обвинение в ереси было для Хельги единственным способом расквитаться. Когда она рассказала об этом Шани, то он решил, что здесь есть определенный смысл. Права дворянства в Аальхарне доходили до немыслимых пределов, и, по большому счету, золотое сословие считалось только с государем и инквизиционным трибуналом – все прочие для благородных господ значили много меньше плевка в дорожной пыли.

Хельга мечтала о том, как закончит курс, получит документы, подтверждающие ее полномочия, и отправится в родной поселок, где первым же делом устроит сеньору свидание с дыбой. Понятия презумпции невиновности уголовное право Аальхарна не ведало. На занятиях по мастерству убеждения – проще говоря, по способам пыток – Хельга была одной из лучших учениц. Зная историю девушки, Шани понимал, что на ее месте поступал бы так же.

– Те же, – серьезно промолвила Хельга и посмотрела на Шани проникновенно и грустно. – Я от своего не отступлюсь, вы же знаете.

Возле аудитории Шани терпеливо поджидал гонец с письмом от государевой фамилии на имя новоиспеченного декана. Шани взломал печати и прочел, что принц Луш будет счастлив видеть его нынче вечером на семейном рауте: двадцать два человека, самый близкий круг. Видимо, выражение его лица изменилось, потому что Хельга встревоженно спросила:

– Дурные новости?

– Нет, – усмехнулся Шани и подтолкнул ее к лекторию. – Просто новые обязанности.

* * *

– А где вы родились, ваша неусыпность?

Вечерний светский раут у принца напоминал собрание старых приятелей-выпивох, которые никогда не упустят случая пропустить стаканчик-другой. Луш в компании министра обороны и двух генералов со вкусом и почтением отдавал должное вину из отцовских погребов, группа молодых фаворитов из ближнего круга бурно и со знанием предмета обсуждала смуглые ляжки некоей Мардины, в углу дремала сводня Яравна, периодически бросая на фаворитов острый взгляд из-под густо накрашенных ресниц, а принцесса Гвель занималась тем, что вышивала цветок, не глядя на пяльцы. Цветок получался похожим на паука – Шани задумчиво наматывал на палец алую нитку и думал о том, что принцессе, наверно, не очень-то сладко живется в браке.

– На севере, ваше высочество, – произнес он. – Я рано потерял родителей и воспитывался в монастыре.

Гвель посмотрела в сторону супруга, который слушал очередную военную байку чуть ли не с раскрытым от удивления ртом, и сказала:

– У вас интересный выговор, – игла в очередной раз вонзилась в одно и то же место вышивки, и принцесса смущенно произнесла: – Это ничего, что я так по-простому с вами говорю?

– Говорите так, как вам нравится, – постарался Шани приободрить ее. – Я ценю искренность, а не куртуазность.

Гвель вздохнула и убрала вышивку в сумочку для рукоделия. Нитка в пальцах Шани разорвалась окончательно.

– Наверно, из меня получится плохая государыня, – негромко промолвила Гвель, словно говорила сама с собой. Внешне она была совершенно спокойна, как обычно, но длинные пальцы, сплетенные в замок, побелели от напряжения. – Жене ведь положено слушаться мужа, ценить его и уважать…