Эпидемия. Настоящая и страшная история распространения вируса Эбола - Ричард Престон

Кровь монахини поступила в CDC в стеклянных пробирках в коробке, заполненной сухим льдом. Пробирки во время транспортировки были повреждены, и цельная, гнилая кровь протекла внутри коробки. Вирусолог Патриция Уэбб, которая в то время была замужем за Джонсоном, открыла коробку. Она обнаружила, что упаковка была липкой от крови. Кровь была похожа на смолу. Она была черной и густой, похожей на турецкий кофе. Патриция надела резиновые перчатки, но, кроме того, не принимала никаких особых мер предосторожности при обращении с кровью. С помощью нескольких ватных шариков она смогла собрать немного черной материи, а затем, сжав вату пальцами, выдавила несколько капель, ровно столько, чтобы хватило для ее анализа на вирусы.

Патриция Уэбб поместила несколько капель черной крови в колбы с обезьяньими клетками, и вскоре клетки заболели и начали умирать – они лопались. Неизвестный агент оказался способен заражать клетки обезьян и взрывать их.

Другим врачом CDC, работавшим над неизвестным вирусом, был Фредерик А. Мерфи, вирусолог, который помог идентифицировать марбургский вирус. Он был и остается одним из ведущих мировых электронно-микроскопических фотографов вирусов. (Его фотографии вирусов выставлены в художественных музеях.) Мерфи захотелось поближе взглянуть на эти умирающие клетки, чтобы понять, сможет ли он сфотографировать вирус в них. 13 октября – в тот же день, когда медсестра Майинга сидела в приемном покое больницы в Киншасе – он поместил каплю жидкости из клеток на маленький экран, дал ей высохнуть и вставил в свой электронный микроскоп, чтобы посмотреть, что происходит с жидкостью.

Он не мог поверить своим глазам. Образец был переполнен вирусными частицами. Высохшая жидкость была пронизана чем-то похожим на веревки. Его дыхание замерло в горле. «Марбург», – подумал он. Ему казалось, что он смотрит на марбургский вирус.

Мерфи резко встал, чувствуя себя странно. Лаборатория, где он готовил эти образцы, была горячей. Горячей, словно сам ад. Он вышел из комнаты с микроскопом, закрыл за собой дверь и поспешил по коридору в лабораторию, где работал с материалом. Он достал бутылку отбеливателя «Хлорокс» и вымыл комнату сверху донизу, вымыл столешницы и раковины, все, что было, отбеливателем. Он тщательно проверил все. Закончив, он нашел Патрицию Уэбб и рассказал ей о том, что видел в микроскоп. Она позвонила мужу и сказала: «Карл, тебе лучше поскорее приехать в лабораторию. Фред посмотрел образец, и в нем черви».

Глядя на червей, они пытались классифицировать их формы. Они увидели змей, косички, ветвистые, раздвоенные объекты, похожие на букву Y, и они заметили загогулины, похожие на строчную g, загибающиеся буквой U, и хитрые завитки-шестерки. Они также заметили классическую форму, которая получила название пастушьего крюка. Другие эксперты по Эболе назвали эту петлю рым-болтом – по названию болта, который можно найти в хозяйственном магазине. Также она напоминала Cheerio – зерновые хлопья-колечки с длинным хвостом.

На следующий день Патриция Уэбб провела несколько тестов вируса и обнаружила, что он не реагирует ни на один из анализов для Марбурга или любого другого известного вируса. Следовательно, это был неизвестный агент, новый вирус. Она и ее коллеги выделили штамм и показали, что это что-то новое. Они заслужили право дать организму имя. Карл Джонсон назвал его Эбола.

Карл Джонсон с тех пор ушел из CDC и теперь проводит большую часть времени, ловя на удочку форель в Монтане. Он консультирует по различным вопросам, в том числе по проектированию горячих зон под давлением. Я узнал, что с ним можно связаться по номеру факса в Биг-Скай, штат Монтана, и отправил ему факс. В нем я сказал, что был очарован вирусом Эбола. Факс был получен, но ответа не последовало. Поэтому я выждал день, а потом отправил ему еще один факс. И снова молчание. Он, должно быть, был слишком занят рыбной ловлей, чтобы ответить. После того как я оставил надежду, мой факс внезапно выдал этот ответ.

Мистеру Престону:

«Очарование» – это не то слово, которым можно назвать мои чувства к Эболе, если только вы не имеете в виду ощущение, которое возникает при взгляде в глаза раскачивающейся угрожающей кобры. Как насчет «перепуган до чертиков»?

Через два дня после того, как он и его коллеги впервые выделили вирус Эбола, Карл Джонсон отправился в Африку в компании двух других докторов CDC и 17 коробок оборудования, чтобы попытаться организовать мероприятия по остановке вируса в Заире и Судане (вспышка в Судане все еще продолжалась). Сначала они вылетели в Женеву, чтобы связаться со Всемирной организацией здравоохранения, где обнаружили, что ВОЗ очень мало знает об этих вспышках. Поэтому врачи CDC собрали свое оборудование и упаковали еще несколько коробок, готовясь отправиться в Женевский аэропорт, откуда они должны были вылететь в Африку. Но потом, в самый последний момент, один из докторов запаниковал. Говорят, что он был назначен для поездки в Судан, и говорят, что он боялся двигаться дальше. В этом не было ничего необычного. Карл Джонсон объяснил мне: «Я видел, как молодые врачи буквально бежали от этих геморрагических вирусов. Они не могут работать в разгар эпидемии. Они отказываются выходить из самолета».

Джонсон, один из первооткрывателей вируса Эбола, предпочитал говорить об этих событиях во время рыбалки. («Приоритеты следует расставлять четко», – объяснил он мне.) Поэтому я вылетел в Монтану и провел с ним пару дней, ловя коричневую форель на реке Бигхорн. Был октябрь, погода стояла ясная и теплая, тополя вдоль берегов пожелтели и трепетали на южном ветру. Стоя по пояс в изменчивой глади реки, в темных очках, с сигаретой, свисающей из угла рта, и удочкой в руке, Джонсон забросил удочку вверх по течению. Это был худощавый бородатый человек с негромким голосом, к которому приходилось прислушиваться на ветру. Он – великая фигура в истории охоты на вирусы, он обнаружил и назвал некоторые из самых опасных форм жизни на планете.

– Я так рад, что природа не безобидна, – заметил он. Он изучил воду, сделал шаг вниз по течению и снова забросил удочку. – Но в такой день, как сегодня, мы можем притвориться, что природа добра. У всех монстров и тварей бывают приятные моменты.

– Что произошло в Заире? – спросил я.

– Когда мы добрались до Киншасы, там был настоящий сумасшедший дом, – сказал он. – Из Бумбы не поступало никаких новостей, радиосвязи не было. Мы знали, что там было плохо, и мы знали, что имеем дело с чем-то новым. Мы не знали, может ли вирус распространяться каплями в воздухе, что-то вроде гриппа. Если бы Эбола легко распространялась по воздуху, то сегодня мир был бы совсем другим.

– Насколько другим?

– Нас было бы намного меньше. Было бы чрезвычайно трудно сдержать этот вирус, если бы он имел какой-либо важный респираторный компонент. Я понял, что, если Эбола – это «штамм Андромеды», невероятно смертоносный и распространяющийся воздушно-капельным путем, то в любом случае в мире не будет безопасного места. Лучше уж работать в эпицентре, чем подхватить инфекцию в Лондонской опере.

– Вы беспокоились о событии, угрожающем всему виду?