Елисейские Поля - Ирина Владимировна Одоевцева

голосов, и тихий звон сердца в груди. Как хорошо…

Вчера Люка водила Жанну за свой счет в цирк. Теперь она богатая, может. Жанна даже немного заискивает перед ней.

Люка входит в прихожую: «Мама!» Но ответа нет. В столовой на столе записка: «Я у Веры. Приходи туда». И отлично. Люка уже три дня не видела сестры. Вера все ездит куда-то, ее никогда не поймаешь. Отлично. И обедать у них вкусно, не то что дома.

Люка бросает портфель с книгами на пол и вприпрыжку сбегает по лестнице.

У Веры на звонок открывает горничная. И уже сразу в прихожей чувствуется что-то странное. Какая-то тревога.

— Что случилось?

У горничной испуганные глаза.

— Я не знаю. Кажется, мадам нездорова.

Владимир сидит на диване в кабинете.

— Здравствуйте, Люка. Посидите со мной. Нет, к Вере нельзя.

— Почему?..

Но Владимир смотрит на ковер и, должно быть, даже не слышит Люкиного вопроса.

Люка садится на диван, вытягивает ноги в желтых туфлях.

Нечего сказать, весело. И почему нельзя к Вере? У Владимира расстроенное, бледное лицо.

— Ну, как в лицее, Люка, вызывали?

— Да, по алгебре…

Из-за закрытой двери слышен голос Екатерины Львовны:

— Успокойся, успокойся, еще ничего не известно.

И всхлипыванье.

— Почему Вера плачет?

Владимир Иванович поднимает голову:

— Ну так как, вызывали?

— По алгебре…

И за дверью:

— Ты хину принимала?

— Да, да. Не помогает.

Всхлипывание сильнее.

Люка вытягивает шею:

— Вера больна?

— Простудилась, должно быть, — делано равнодушно отвечает он.

И снова за дверью:

— Я не хочу, не хочу. Я лучше умру.

— Но Верочка. Если даже… Ведь это совсем не опасно.

— Нет, я не хочу, не хочу. Это отвратительно, безобразно. Я лучше умру.

С минуту тихо, и вдруг Верин голос, жалобный и высокий:

— Господи, за что?..

Люка чувствует, как слезы щекочут в носу. Почему ее не пускают к Вере? Она бы утешила, развлекла, рассказала бы про вчерашних моржей.

— Разве она заразная?

Владимир Иванович смотрит на нее:

— Кто заразная?

— Ну Вера же. Почему нельзя к ней?

— Не приставайте, Люка.

В спальне хлопает шкаф.

— Какое платье достать?

— Все равно. Какое-нибудь.

— Шерстяные чулки надень. И шубу. Не простудись после ванны.

Шум передвигаемого стула.

— Попудрись, Верочка.

— Оставь, все равно. Где шляпа? Ну, идем.

Щелкает замок. Вера входит в столовую. Глаза красные, волосы висят из-под криво надетой шляпы. Что с ней?

У Люки сердце разрывается от жалости и нежности.

— Верочка!

Но Вера отмахивается от нее и быстро идет в прихожую. Люка хватает ее за рукав шубы:

— Вера!

— Отстань, — говорит Вера коротко и прикусывает губу, чтобы не расплакаться.

— Не приставай, Люка. Видишь, Вера расстроена. — Екатерина Львовна торопится за дочерью. — Обедайте без нас, а потом пойдешь домой.

Вера уже на лестнице:

— Скоро ли ты, мама?

— Сейчас, сейчас…

Люка открывает дверь в спальню.

Шторы на окне спущены. Кровать не постлана. На ковре рубашка и рядом утренние туфли. Шкаф открыт. На ночном столике какие-то порошки. Люка тянет воздух носом, как легавая собака. Пахнет йодом. Нет, ничего понять нельзя.

— Люка, обедать.

Люка садится напротив Владимира Ивановича. От всех этих волнений ужасно хочется есть.

Владимир Иванович рассеянно и молча смотрит на белую скатерть.

Люка наливает себе вина.

За жарким Владимир Иванович вспоминает о ней.

— Вы ничего не кушаете, Люка. Так нельзя.

— Угу, — отвечает только Люка с набитым ртом.

Но он, должно быть, вспоминает, что ему надо занимать ее.

— Ну, как в лицее? Вызывали?

— Угу, — снова односложно отвечает она, продолжая жевать.

Разговор кончен.

Люка наливает себе третий стакан вина. Как приятно с Володей. Пей сколько хочешь, не мешает. И на сладкое сливочный крем. Каждый бы день так обедать.

Люка встает:

— Спасибо, Володя.

— Теперь идите домой готовить уроки. Возьмите на дорогу апельсин.

— Спасибо, Володя. До свиданья…

На улице дождь, и это удивляет Люку. Должно быть, она слишком много выпила, если дождю удивляется. Да, она слишком много выпила, и оттого все кругом совсем особенное. От каждого предмета в голове какой-то отблеск, как будто второе отражение. Вот фонарь. Фонарь как фонарь, стоит себе и скупо светит. Старый, немного кривой и облезлый. Но Люка видит не его, а мечту о фонаре. Фонарь, как его впервые задумали. Ночное солнце на высоком шесте, разгоняющее убийц и темноту, ослепительный маяк, помогающий честным людям добраться до дому по черным, страшным дорогам.

Вот полосатая кошка выбежала на тротуар, встретилась с другой черной кошкой, минуту постояли рядом, морда к морде, и быстро шмыгнули в открытую дверь молочной. Люка знает, что они решили: пойдем купим молока и давай веселиться.

Она громко смеется. Капли дождя текут по ее берету, по щекам, по непромокаемому пальто. Она глубже засовывает руки в карманы. На тротуаре блестит лужа. Люка ступает прямо в нее. Брызги летят высоко на клетчатые чулки, на голые колени. Ну вот, теперь и ноги мокрые. Теперь все в порядке. Она снова смеется. И вдруг становится грустно. Она вздыхает. Чему она радуется? Чему смеется? Ей бы плакать, такая она несчастная, такая одинокая. Ей страшно жаль себя. «Бедная Люка, бедная, — шепчет она, — никто тебя не любит. А ты смеешься…»

«Арсений…» Всегда, когда грустно, Люка вспоминает о нем. «Арсений…» Сердце начинает слабо ныть, и во рту знакомый солоноватый вкус. Это тоже всегда, когда грустно.

«Арсений…» Она медленно идет, опустив голову. Дождь попадает за воротник, течет вниз по спине. Пусть, от этого еще грустней, еще безнадежней. Так грустно, что даже хорошо, и уже не хочется быть веселой.

«Арсений…» И все-таки у нее есть что вспомнить. Эта встреча… Еще совсем недавно, еще двух месяцев нет… Ведь она была, эта встреча…

В тот вечер она шла такая же грустная и ничего не предчувствовала. И так же, как сейчас, подходила к дому. И там, у того фонаря на углу, так же, как сейчас, стоял человек. Только у этого зонтик, но ведь зонтик оттого, что дождь… Так она шла, все ближе и ближе, совсем как сейчас. Она останавливается, колени начинают дрожать. А если это он, там под фонарем?.. А если это он и ждет ее? Вздор, успокаивает она себя. Не может быть… Не бывает такого.

Человек уже не стоит под фонарем. Он идет к ней навстречу. Лучше не видеть его лица. Ведь это не он. Она отворачивается.

— Здравствуйте, Люка.

Люка вздрагивает. Не может быть. Что?.. Что?.. Что?..

Перед ней под зонтиком Арсений.

— Вы совсем промокли, Люка. Идите сюда, ко мне под зонтик. Вы простудитесь.

Он берет ее под руку. Она рядом с ним.