Краткая история Германии - Хаген Шульце

Удивительное изменение настроений в Германии объясняется также получением известия о пожаре Москвы и бегстве Наполеона из России, сопряженном с тяжелыми потерями. Если крах империи в 1806 г. не вызвал большого интереса, а немцы были очарованы императором французов, то теперь, после уничтожения «Великой армии» в России, воззвание Фридриха Вильгельма III «К моему народу» от 17 марта 1813 г. породило массовое воодушевление, кое в чем сходное с восстаниями, вызванными Французской революцией. Эти настроения подогревались потоком мощной националистической и антифранцузской пропаганды, в том числе поэтической, не участвовать в которой рискнул бы едва ли какой-либо немецкий поэт. Редким исключением стал космополит Гёте, у которого националистические восторги земляков вызывали отвращение и который носил орден, пожалованный ему Наполеоном, даже тогда, когда это стало непопулярно. Борьба за свободу против Наполеона воспринималась как подлинно народная война. Теодор Кернер (1791–1813), поэт, пошедший добровольцем на войну, писал:

Образованные представители буржуазии и ремесленники устремились в добровольческие корпуса, а женщины жертвовали свои золотые украшения на покупку железа и щипали корпию для перевязки раненых. Людей охватил восторг, который примерно на полтора десятилетия сделал немецкую нацию чем-то чувственно воспринимаемым.

Тем не менее исход войны, успешной вначале, вовсе не был предрешен. Сил России, Англии, Пруссии и Швеции не хватало, чтобы последние войска, собранные Наполеоном, оказались в затруднительном положении. Сначала, после долгих колебаний, потребовалось присоединение к коалиции Австрии, и, наконец, в лагерь союзников перешли войска Рейнского союза, за которыми поспешно последовали их государи. Весной 1814 г. союзные армии стояли у ворот Парижа. Наполеон отрекся. Мировая война, длившаяся более двадцати лет, закончилась.

В то время как добровольцы возвращались к гражданской жизни и мечтали об осуществлении своих надежд и обещаний — введения конституции и объединения Германии, — в Вене собрались государственные деятели и дипломаты союзных государств. Они ничего так не боялись, как нового национального устройства в Европе, которое казалось им революционным и опасным. Ключевыми понятиями европейской дипломатии были «реставрация» и «возвращение к дореволюционной системе государств и их политическому устройству». Снова, как во время мирных переговоров после Тридцатилетней войны, все государства Европы, без различия между победителями и побежденными, оказались равноправными за столом переговоров. Великие европейские державы в основном восстановили свои владения по состоянию на 1792 г. Только Пруссия получила наряду с частью Саксонии территории, протянувшиеся вдоль Рейна, а Австрия ушла из Бельгии и с Верхнего Рейна. Тем самым была прекращена прямая конфронтация между Францией и Австрией, начавшаяся с борьбы Франциска I и Карла V из-за Италии и бургундского наследства. Отныне место Габсбургов в качестве германского соседа и потенциального главного противника Франции на Рейне заняла Пруссия. Прусское государство простиралось от Ахена до Тильзита и соединяло Западную и Восточную Германию. Напротив, Австрия отвернулась от Запада, сохраняя свое присутствие только на восточной периферии Германии, и смотрела впредь только на юго-восток и юг Европы. Областями интересов Дунайской монархии стали теперь Италия и Балканы.

Центральная Европа продолжала оставаться раздробленной, скрепленная разве что слабыми узами Германского союза[30], в известной степени секуляризованного наследника бывшей «Священной Римской империи». Она превратилась в рыхлое объединение 39 суверенных государств и городов, с постоянным конгрессом посланников, бундестагом (союзным сеймом) в качестве единственного общего конституционного органа под председательством австрийского императора, но с таким распределением голосов, которое делало невозможным использование Пруссией или Австрией своего преобладающего положения против остальных государств. Обе эти великие державы входили в Германский союз только благодаря своим бывшим имперским территориям, в то время как короли Дании, Англии и Нидерландов также были членами Союза в качестве суверенов Шлезвига, Ганновера и Люксембурга. Таким образом, устройство Германии было вписано в европейский порядок. Имело место решительное отрицание принципа суверенитета национальностей, последняя попытка обустроить Германию не как компактную державу в центре Европы, а в качестве территории согласования европейских интересов. Последний раз в истории Европы государственные деятели могли проводить разумную политику равновесия сил и обеспечения мира, не испытывая помех из-за идеологии или ненависти народов друг к другу.

Устройство Германии и Европы, относительно которого европейские державы договорились на Венском конгрессе в 1815 г., пока оставляло внутриполитические отношения в государствах неопределенными. Было возможно как консервативное, так и либеральное конституционное устройство. Но общественное мнение в Западной и Центральной Европе взбудоражили освободительные войны. Теперь раздавались громогласные требования выполнения обещаний, данных правительствами в годину бедствий, — предоставление свободы и конституции. Студенческие объединения большинства немецких университетов собрались в 1817 г. в Вартбурге под черно-красно-золотыми знаменами — это были цвета формы добровольческого корпуса Лютцова, в котором многие студенты боролись против Наполеона (черный мундир с красными отворотами и золотыми пуговицами). Собравшиеся требовали создания единой свободной Германии и бросали в огонь книги писателей, которых считали реакционными в силу их антинациональной позиции. Два года спустя студент Карл Занд убил писателя Августа Коцебу, высмеивавшего идеалы национального движения. Событие вызвало сенсацию — это было первое политическое убийство в Германии, с тех пор как в 1308 г. короля из династии Габсбургов Альбрехта I убил его племянник Иоганнес Паррицида. Теневая сторона нового национального духа проявилась слишком рано, и австрийский канцлер князь Клеменс Меттерних (1773–1859), архитектор новой системы государств, увидел, что сбываются его худшие опасения. В августе 1819 г. министры германских государств договорились в Карлсбаде о беспощадном подавлении всех революционных и свободолюбивых стремлений. С этого времени в конституционном развитии наступил застой. Австрия и Пруссия вернулись к абсолютизму, силы национального и освободительного движения ушли с авансцены. Плотина на пути революционного потока казалась прочной, хотя Меттерних и знал, что пути назад не было. «Моя самая заветная мечта, — писал он в дневнике, — чтобы старая Европа оказалась у начала своего конца».

Теперь Германия вступила в фазу, которую позже назвали бидермайером[31]. Два десятилетия в Европе не было войны — мирный период оказался самым длительным с незапамятных времен. Это следует осмыслить, когда жалуются на несвободу, которая воцарилась в эпоху реакции. Политические дискуссии отошли на задний план, чему не в последнюю очередь способствовали цензура и преследование со стороны властей. Вместо этого развивался менталитет, ориентированный на мелочность, узкое видение окружающего, экономию средств и уют; менталитет, при котором, казалось, торжествовала идиллия. Немецкий Михель[32] превратился в немецкий символ. Прямодушным, сонным и, однако, достойным любви предстает он перед нами в самых разных облачениях на романтических, сказочных или чудаковатых картинах, написанных Морицем фон Швиндом или Людвигом Рихтером. Ни одна эпоха не была более музыкальной. Премьера «Вольного стрелка» Карла Марии фон Вебера состоялась в Берлине и вызвала живой интерес публики как премьера немецкой национальной оперы. Не менее популярны были такие оперные композиторы, как Конрадин Крейцер или Альберт Лорцинг, а также Людвиг ван Бетховен, Франц Шуберт и Феликс Мендельсон-Бартольди, стяжавшие успех прежде всего благодаря своей камерной музыке. Типичным для этого времени стало обращение к домашнему музицированию, к фортепьяно, струнному квартету и песне. В поэзии господствовало эпигонство и малые формы, например эссе, ярким представителем которого был Людвиг Берне, или лирические стихи графа Августа фон Платена, Эдуарда Мёрике, Фридриха Рюккерта и прежде всего Генриха Гейне. Обманчивая простота его мелодичного стиха восхищала целое поколение. В архитектуре еще существовал классицизм Карла Фридриха Шинкеля и Лео фон Кленце с его ясными формами и пропорциями, хотя ему уже угрожали новые веяния времени, в соответствии с которыми красивым представлялось все сколько-нибудь старое. Мариенбург в Западной Пруссии был соответственно отреставрирован и достроен в память о прошлом и в качестве символа прусских реформ, как и Кёльнский собор. Под знаком этого храма, представлявшего собой немецкую национальную церковь, должны были объединиться не только немецкие племена, но и конфессии. Считалось, что готика — истинный германо-немецкий архитектурный стиль, и лишь позже оказалось, что прообразом Кёльнского собора был собор в Амьене.