Мистическое кольцо символистов - Мария Спасская

Удивленная вспышкой гнева, Долли прижала ладони к щекам и застенчиво произнесла:

– Ты же знаешь, Лили, мне кроме Льва никто не нужен.

– Так зачем ты мне навязываешь этого заносчивого сноба? Фон Бекк полагает, что если он сказочно богат, то все должны перед ним трепетать и падать ниц.

– А он богат?

– О да. Живет в огромном доме с парком, везде снует куча прислуги, в гараже машин двадцать, не меньше, а съемочный павильон за домом достигает высоты в тридцать футов.

– Ты у него была? Отчего же не рассказываешь?

– А нечего рассказывать. Куда не посмотри – богатство, роскошь, да все это досталось не тому человеку. Позер и выскочка. И собственник, каких поискать. Фон Бекк валялся у меня в ногах, умоляя меня сняться в его фильме. Просил принадлежать только ему. Я отказалась. Я птица вольная! Меня влечет туда, где творчество! Полет! Вот тот, кто приходил вчера, – другое дело! Я познакомилась с актером Александром Таировым.

– Он предложил тебе стать птицей?

– Напрасно смеешься. Таиров и сейчас уже большой актер, но пробует себя в режиссуре и находит, что я превосходно вписываюсь в сценографию пантомимы «Покрывало Пьеретты». Долли, милая, я буду играть Пьеретту! Уже решено. Таиров в роли Пьеро, Фердинандов – Арлекин. Мейерхольд в Петербурге уже ставил эту комеди дель арте, но у Мейерхольда главная партия принадлежит Пьеро, а в нашей постановке акцент сместят на героиню. Я стану примой!

Подскочив к трюмо, Лили принялась обильно посыпать лицо пудрой, краем удлиненного карего глаза посматривая то в зеркало, то на Долли и быстро говоря:

– У Мейерхольда ведь как? Аляповатые декорации, дерганые движения актеров, гротеск, острые углы, абсурд и низменность желаний. А у Таирова? Плавность линий, высота чувств и вечная история любви. Долли, только представь себе! На холодном строгом фоне серебряных колонн появляюсь я – скорбная Пьеретта.

С этими словами Лили развернулась к подруге, придала лицу трагизм и медленно двинулась по комнате.

– На мне нежное кружевное платье – старовенский свадебный наряд, – монотонно, точно читая текст, продолжала она, – митровый венок обрамляет мою голову, на плечи ниспадает длинная фата, на выбеленном лице застыло страдание. Я сбежала со свадьбы и пришла к своему возлюбленному, художнику Пьеро. В руках у меня серебряный флакон с ядом. Я пришла, чтобы умереть вместе с любимым. Пьеро это знает. Пьеро разлил по бокалам вино и вылил в вино яд. Осушил свой бокал, но я не стала пить. Я испугалась. Он презирает меня. И выбивает бокал из рук. Бокал разбит, вино разлито, и теперь уже мне никак не умереть. Пьеро же мертв. Безумный ужас охватывает меня. Я бросаюсь вон из комнаты и устремляюсь на свадебный пир. Фата падает с моей головы и остается лежать в комнате Пьеро. В замке ждет меня жених, Арлекин. Он обнаружил мою пропажу и теперь негодует и требует ответа, где я была и где моя фата. Но я не отвечаю. Я надвигаюсь на него в безумном танце, жесты мои бесстыдные, отчаянно вакхические.

И, метнувшись прочь от зеркала, Лили принялась скакать по комнате, размахивая подолом длинной юбки и высоко вскидывая затянутые в чулки ноги.

– Внезапно посреди танцевального зала передо мной встает мертвый Пьеро, – остановившись и замерев, с наигранным испугом прошептала она. – В руках его фата. Пьеро поворачивается и уходит, унося с собой фату. Я бегу за ним. Арлекин – за мной. Мы вбегаем в комнату Пьеро. Арлекин видит распростершееся на полу тело художника и дьявольски хохочет, понимая, что я люблю Пьеро, а не его. И, выскочив за дверь, запирает меня в комнате с трупом. Я пугаюсь, колочу в дверь, умоляю меня выпустить, но затем начинаю сходить с ума. Танцую для Пьеро, разговариваю с ним, и мне даже кажется, что я слышу его ответы. Но вот Арлекин возвращается, и я кидаюсь к нему. Фата моя, снова надетая на голову, цепляется за мертвое тело и поднимает Пьеро в полный рост. Он словно живой, он двигается, шевелится, и Арлекин подхватывает его и начинает кружить в безумном макабрическом танце. Мы, трое, кружимся, танцуя. Мы связаны навечно.

Говоря, она и дальше жестами показывала пантомиму, и Долли, продолжая стоять в дверях, завороженно смотрела на порывисто двигающуюся актрису.

Когда раскрасневшаяся Лили остановилась перед ней, Долли обняла подругу, расцеловала и радостно заговорила:

– И правильно сделала, что не согласилась сниматься в фильме. Еще неизвестно, что из этого получится, а в роли Пьеретты ты великолепна.

– И мне тоже кажется, что лучше меня никто не сыграет эту роль.

– Лили, дорогая, у меня хорошие новости, – выдохнула Долли.

И, выдержав паузу, тихо закончила:

– Я близко сошлась со Львом.

– Вот как? Уже? – насторожилась Лили.

Понимая, что тема деликатная, Долли покосилась на подругу и, осторожно подбирая слова, продолжала:

– Мне кажется, Лев тоже влюблен. Во всяком случае, настаивает на интимной встрече. Помнишь, мы договаривались, что ты мне поможешь, как только возникнет надобность?

– Уже возникла? – недовольно протянула новоявленная Пьеретта. – Уже известно место и время?

– Пока еще нет. Я думаю, снять комнату где-нибудь на окраине, чтобы случайно не встретить тетиных знакомых.

– Тогда на Оленьей улице, в гостинице «Париж», – быстро сказала Лили. – Завтра, в половине пятого вечера. Я приду пораньше и сниму номер. Затем придешь ты. А к пяти пусть подходит твой Лев.

– Боже, Лили, как я тебя люблю!

Теперь уже Долли обняла подругу и закружила по комнате. Вдруг остановилась и пристально взглянула ей в лицо.

– Отчего ты такая бледная, Лили? Боже, у тебя расширены зрачки!

– Долли, Долли, ты все такая же пугливая трусишка! – рассмеялась подруга. – Должно быть, подумала, что я принимаю кокаин? Да нет же, дурочка! Я просто стараюсь выглядеть богемной. Пью слабый раствор уксуса для бледности кожи и капаю в глаза белладонну. Что ты на меня так смотришь?

– Не страшно тебе?

– Это ничего, мне даже нравится. Ну, пойдем, я тебя провожу. И посажу на извозчика.

– Не стоит, Лили. Тут рядом, я сама дойду.

– Даже не вздумай упрямиться – ночью одной ходить по улицам опасно.

Лили поцеловала Долли в щечку и закончила:

– Особенно таким милашкам, как ты.

Спустившись по лестнице, вышли на улицу. Перед гостиницей дежурил холеный рысак с пригожим молодцем на козлах, и девушки направились к пролетке.

– Сколько возьмешь до Варварки? – строго осведомилась Лили, быстро освоившаяся в московских реалиях.

– Полтора целковых, – прикинув в уме, откликнулся извозчик.

– Что-то ты, братец мой, много хочешь, – с купеческими интонациями, особенно забавными при легком британском акценте, недовольно поморщилась Лили. – Тут идти всего ничего.