Блик - Рейвен Кеннеди

Чтобы чем-то себя занять, я поднимаю миску ко рту и глотаю, пренебрегая ложкой. Соленый бульон попадает на язык, горячая жидкость – утешение для моей робости.

– Ты часто обедала с Мидасом?

Я отвожу миску ото рта и смотрю на Рипа, сидящего на другом конце стола.

Еще один вопрос. Вроде бы такой безобидный. Вроде обо мне, но имеет отношение к моему царю.

Я не даю ответа, и командир Рип кладет перед собой буханку хлеба и берет с подноса нож. С педантичной меткостью он принимается нарезать ее на три равные части, и, стоит лезвию пройтись по корочке, как я чую аромат розмарина.

Нарезав хлеб на три части, Рип передает один кусок мне. Назло ему я едва не отвергаю предложение, но мне так хочется есть, что не могу дважды отказываться, поэтому выхватываю у него ломоть.

Командир проводит взглядом по моим рукам.

– Может, хочешь снять перчатки, чтобы поесть?

Я застываю.

– Нет. Мне холодно.

Рип смотрит на меня – они оба на меня смотрят, – и желудок у меня начинает сжиматься не только от голода, но и от беспокойства.

Он подносит ломоть ко рту, и я повторяю за ним. Мы оба одновременно откусываем. Озрик же, наоборот, запихивает свой кусок в рот целиком и вызывающе чавкает. Крошки падают ему на куртку, и он рассеянно их стряхивает.

– Будешь игнорировать и отклонять все мои вопросы? – проглотив, спрашивает Рип.

Я старательно макаю хлеб в остатки супа, напитывая его бульоном, – больше для того, чтобы не тонуть во взгляде командира.

– Почему тебя интересует, обедала ли я с Мидасом?

Он кладет руку на стол, его взгляд непроницаем.

– У меня есть на то причины.

Я доедаю хлеб, вот только не могу насладиться его вкусом.

– Верно. И не сомневаюсь, что причины заключаются в поиске слабых мест, я права? Ты наверняка пытаешься разузнать, насколько я для него важна. Что ты можешь получить в обмен на меня. – Я смеряю его взглядом. – Позвольте облегчить вам задачу, командир Рип. Мой царь меня любит.

– Безусловно. Любит так сильно, что решил держать в клетке, – угрюмо усмехаясь, говорит он.

Я выхожу из себя и со стуком ставлю миску на стол.

– Я хотела в ней быть! – гаркаю я.

Рип наклоняется, словно мой гнев его влечет, словно в том и заключалась его цель – разозлить меня, увидеть, как я сорвалась.

– Хочешь знать мое мнение?

– Нет.

Он пропускает мои слова мимо ушей.

– Думаю, это ложь.

Испепеляя его взглядом, я удивляюсь, как у меня еще из ушей дым не повалил.

– Неужели? Забавно слышать это от тебя.

И вот, наконец, невозмутимость Рипа дает трещину. Он прищуривается, глядя на меня черными глазами.

– Раз уж хотите обсудить ложь, скажите, командир, ваша правая рука знает, кто вы такой на самом деле? А знает ли об этом ваш король? – провоцирую я.

Они с Озриком застывают на месте.

Я мстительно смотрю на Рипа, радуясь, что обернула ситуацию против него, застала его врасплох.

Его шипы как будто сгибаются – возможно, от гнева или угрозы, не знаю.

Голос Рипа становится низким. Жестким. Как зубчатые скалы вдоль берега.

– Если хочешь это обсудить, тогда всенепременно, – взмахнув рукой, говорит он. – Ты первая, Золотая пташка.

Вот черт.

На секунду бросаю взгляд на Озрика, но этот мужчина неумолим. Этого гиганта мне не понять.

И тут нет ничего удивительного.

Ленты на коленях скручиваются от захлестывающей меня паники. Ему их не видно с этого ракурса, и все же Рип опускает взгляд на край стола, а потом снова смотрит мне в лицо.

Суп разъедает желудок, и кислота ползет вверх по горлу.

– Храни ложь за ложь или говори правду за правду. Как поступишь, Аурен? – спрашивает он голосом, похожим на темный мед, коварным и искушающим.

Мне не хватает воздуха. Тот словно застыл у меня в груди, застрял хрупким острым осколком.

Правда… Какая сложная штука.

Проблема в том, что правда похожа на специи. Добавьте капельку, и она сделает вкус богаче, позволит вам ощутить его сполна. Но если выльете слишком много, еда станет отвратительной.

Моя правда всегда портит трапезу.

И все же мне почти хочется ее выпалить. Сказать то, чего еще не говорила. Сбросить с плеч груз своих тайн. Чтобы просто его удивить – поставить на место и застать врасплох.

Мысль заманчивая, как соблазняющий мотылька свет костра. Свет манит и меня, но я понимаю, что если открою рот, правда сожжет меня дотла.

И плотно сжимаю губы.

Рип ухмыляется и выпрямляется. Напротив меня сидит торжествующий, самодовольный противник. Я его ненавижу, но себя отчего-то ненавижу чуть сильнее.

– Спасибо за ужин, – лишенным эмоций голосом говорю я и встаю.

Внезапно я чувствую себя измученной и сломленной. Травинкой, по которой хорошенько потоптались.

Озрик, тихий слушатель, собирается встать, но я бросаю на него пренебрежительный взгляд.

– Не утруждайся, дорогу в свою конуру я найду сама. Ведь так и ведут себя послушные питомцы? – насмехаюсь я.

Я поворачиваюсь и выхожу, не дожидаясь, когда меня отпустит командир, не получив его разрешения. Но, к счастью, он меня не останавливает, а Озрик не идет следом.

Пока что вся моя неприглядная правда, по счастью, осталась тайной с надоедливым горько-сладковатым привкусом.

Аурен

Надвинув на голову капюшон и засунув руки в карманы, я наблюдаю за солдатами из найденного мною укромного местечка в голубой ледяной пещере – выемка неглубокая, но достаточно большая, чтобы спрятаться.

Место для уединения идеальное, и здесь я могу видеть разведенный посреди пологого холма костер. От жара пламени сосульки наверху начинают капать. На земле собираются лужи, но остальным, похоже, все равно. Они слишком рады укрыться от снега.

С вертела, вращающегося над огнем, исходит аппетитный запах, и я понимаю, что им каким-то образом удалось найти свежее мясо в этой студеной пустоши. От аромата рот наполняется слюной, но он не манит меня подойти ближе. Придется довольствоваться полученным супом и хлебом.

Светлая сторона: перед тем, как выбежать из палатки, я хотя бы поела. Но в следующий раз обязательно останусь, пока не попробую и вино.

Продолжаю наблюдать за солдатами, прижимаясь к гладкой ледяной стене. Не могу понять, откуда взялся такой к ним интерес: я ищу в них недостатки, изучаю, как они между собой общаются. Невзирая на бахвальство Рипа о доверии к своим солдатам, мне нравится лицезреть это самой. А еще нравится наблюдать, держась поодаль.