Пелагия и черный монах - Борис Акунин

Таким образом выходило, что в изложении фактов“попрыгун” не наврал. Некие явления, пока неустановленного умысла и значения,действительно имели место быть. Первую задачу расследования можно было считатьисполненной.

Далее очередность розыскных действийпредполагалась такая: взять показания у доктора Коровина и учинить допросбезумному Ленточкину, ежели он, конечно, не впал в совершеннуюнечленораздельность. Ну а уж затем, собрав все предварительные сведения,произвести засаду на Постной косе с непременным арестованием призрака иустановлением его подлинной личности.

Короче говоря, невелика сложность. Случалось ФеликсуСтаниславовичу распутывать клубки и помудреней.

Время было уже позднее, для визита в лечебницунеподходящее, и полковник поворотил в сторону “Приюта смиренных”, теперь уже нестолько прислушиваясь к разговорам встречных, сколько просто присматриваясь кново-араратским порядкам.

Город Лагранжу определенно нравился. Чистота,благочиние, трезвость. Ни бродяг, ни попрошаек (кто ж их на пароход-то пустит,чтоб на остров приплыть?), ни досадных взору заплатников. Простые людинедуховного звания – рыбаки, мастеровые – в чистом, приличном; бабы при белыхплатках, на лицо круглые, телом сытые. Все фонари исправно горят, тротуары изгладко струганных досок, мостовые добротные, из дубовых плашек, и без единойвыщербины. Во всей России другого такого образцового города, пожалуй, и несыщешь.

Имелся у полковника к Новому Арарату и ещеодин, сугубо профессиональный интерес. Как поселение, образовавшееся измонастырского предместья и на церковной территории, город не попал в уездныйштат и находился под прямым управлением архимандрита, без обычныхадминистративных органов. Из губернской статистики Лагранжу было известно, чтона островах никогда не бывает преступлений и всякого рода злосчастий. Хотелосьпонять, как тут обходятся без полиции, без чиновников, без пожарных.

На последний вопрос ответ сыскался скоро –будто кто нарочно вздумал устроить для заволжского полицмейстера нагляднуюдемонстрацию.

Проходя по главной площади городка, Лагранжуслышал шум, крики, заполошный звон колокола, увидел мальчишек, которые со всехног бежали куда-то с самым деловитым и сосредоточенным видом. ФеликсСтаниславович втянул воздух своим чутким на чрезвычайные происшествия носом,ощутил запах дыма и понял: пожар.

Ускорил шаг, двигаясь вслед за мальчишками.Повернул за угол, потом еще раз и точно – алым кустом, расцветшим в темноте,пылала “Опресночная”, дощатый павильон ложно-классической конструкции. Полыхалаазартно, неостановимо – видно, искры от жаровни попали куда не надо, а поварпрозявил. Вон он, в белом колпаке и кожаном переднике, и с ним двое поварят.Бегают вокруг огненной купины, машут руками. Да что уж махать, пропалозаведение, не потушишь, опытным взглядом определил полковник. На соседний быдом не перекинулось. Эх, сюда брандспойт бы.

И тут же, прямо в ту самую минуту, как он этоподумал, из-за поворота донесся звон колокольчиков, топот копыт, бодроелязганье, и на освещенную пожаром улицу вылетели одна за другой две упряжки.

Первой была лихая вороная тройка, в которой,выпрямившись во весь рост, стоял высоченный тощий монах в лиловой скуфье, сдрагоценным наперсным крестом (сам архимандрит, тотчас догадался по крестуФеликс Станиславович). А следом поспешала шестерка буланых, катившая за собойсовременнейшую пожарную машину, каких в Заволжске еще и не видывали. Насверкающем медными боками чудище восседали семеро монахов в начищенных касках,с баграми, кирками и топорами в руках.

Высокопреподобный соскочил наземь прямо находу и зычным голосом стал подавать команды, которые выполнялись пожарными свосхитившей полковника точностью.

Вмиг размотали брезентовую кишку, включилипомпу на водяной бочке и сначала хорошенько окатили соседнее, еще не занявшеесястроение, а после уж принялись за опресночную.

Получаса не прошло, а нешуточная опасностьбыла полностью устранена. Монахи баграми растаскивали обгоревшие бревна;дымились мокрые, укрощенные угли; отец Виталий, похожий на победоносногополководца средь покрытого трупами поля брани, сурово допрашивал понурогоповара.

Ай да поп, одобрил Лагранж. Жаль, не пошел повоенной линии, получился бы отличный полковой командир. А то поднимай выше –дивизионный генерал.

Прояснился вопрос и с полицией. Откуда нивозьмись – пожар еще вовсю пылал – появился полувзвод рослых чернецов вукороченных рясах, сапогах, с белыми повязками на рукавах. Командовал имикрепкий красномордый иеромонах, по виду чистый околоточный надзиратель. Укаждого на поясе висела внушительная каучуковая палица – гуманнейшее, во всехотношениях отличное изобретение Нового Света: если какого буяна этакойштуковиной по башке стукнуть, мозгов не вышибет, а в задумчивость приведет.

Монахи в два счета оцепили пожарище иподвинули толпу, для чего палицы не понадобились – зеваки безропотно внялипризывам порядкоблюстителей.

И Феликсу Станиславовичу сделалось понятно,почему на островах порядок и нет преступлений. Мне бы таких молодцов,завистливо подумал он.

Пока возвращался к месту ночлега по тихим,быстро пустеющим улицам, подвергся приступу вдохновения. Под впечатлениемувиденного полковнику пришла в голову захватывающая идея общего переустройстважандармерии и полиции.

Вот бы учредить некий рыцарско-монашескийорден вроде тевтонского, дабы поставить надежный фундамент всему зданию русскойгосударственности, мечтал Феликс Станиславович. Принимать туда самых лучших ипреданных престолу служак, чтоб давали обет трезвости, беспрекословногопослушания начальству, нестяжательства и безбрачия. Обета целомудрия, пожалуй,не нужно, а вот безбрачие хорошо бы. Избавило бы от многих проблем. То есть,конечно, рядовые полицейские и даже офицерство небольшого чина могут быть и нечленами ордена, но высокого положения в иерархии чтоб могли достичь толькодавшие обет. Ну, как у священного сословия, где есть белое духовенство ичерное. Вот когда настанут истинное царство порядка и диктат неукоснительнойзаконности!

Полковник так увлекся великими замыслами, емутак вкусно цокалось каблуками по дубовой мостовой, что он чуть не промаршировалмимо “Приюта смиренных” (что в темноте было бы нетрудно, ибо вывеска на нумерахосвещалась единственно сиянием звезд).

Благостный служитель оторвался от замусоленнойкниги, несомненно божественного содержания, осуждающе посмотрел на постояльцаповерх железных очков и, пожевав губами, сказал:

– К вам особа была.

– Какая особа? – удивился Лагранж.