Еда и патроны. Полведра студёной крови - Вячеслав Хватов

– Да стой уже! – ухватил я похотливого докторишку за подтяжки.

– А!!! Пусти! Ты кто такой, бля?! – попытался он вывернуться, но был отправлен пинком на сыру землю и, закрывшись руками, приготовился получать пиздюлей.

– Поговорить надо.

– У меня дом горит!

– Пока нет. Но если продолжишь орать, я это исправлю.

– Что?! – взвизгнул доктор и, чуть отдышавшись, продолжил уже с меньшей экспрессией: – Как? Мне сказали…

– Это я сказал. Не обессудь. Надо было тебя как-то вытащить из борделя. Кто ж знал, что ты такой импульсивный.

– Какого хера? – проскрежетал он, поднимаясь на ноги.

– Хочу поболтать о твоих недавних пациентах.

– Да? А я хочу, чтобы ты мне отсосал, раз уж помешал сделать это шлюхе.

– Знаешь, – схватил я грубияна за горло, – с вырванным кадыком тебе будет трудно отвечать на мои вопросы, а без этих ответов тебе будет трудно остаться в живых. Так что не усугубляй. Понял?

– Понял, – прохрипел он, когда пальцы разжались.

– Меня интересует наёмник с огнестрельной дырой в правом плече. Помнишь такого? И советую хорошенько подумать перед тем, как начнёшь говорить.

– Да, – помотал доктор головой. – Да, помню. Он был вчера утром. Платил серебром, нездешним. Я его подлатал и отправил восвояси. Даже имени его не знаю.

– Тебе и не нужно. О чём вы говорили?

– Да ни о чём. Я вообще не особо люблю болтать за жизнь со свежеподстреленными наёмниками. Мало у нас общих тем для разговора.

– Он что, ни слова не проронил?

– Ну, почему. Пришёл, сказал, дескать, помощь нужна, рану обработать. Я его впустил. А чего бы и не впустить? Завёл в кабинет. Спросил, огнестрел ли? Он подтвердил. Рана оказалась сквозная. Промыл, заштопал, перевязал. Он ещё, когда уходить собрался, спрашивал, где тут упасть можно, отлежаться. Я посоветовал пойти в доки, там ночлежка какая-то была. Вот, собственно, и весь разговор.

– Доки, значит?

– Я только посоветовал. Пошёл он туда или нет – знать не знаю.

– Где это?

– У реки, понятное дело. Там, – махнул доктор рукой в сторону Камы. – Точнее не скажу. У местных поспрашивай. Ну, честно, не знаю я. В доки мало кто без особой нужды суётся.

– А что такое? Неблагополучный район?

– Для кого как, – ощерился доктор. – Ты, думаю, быстро освоишься.

– Посмотрим.

– Ну, всё? Можно мне теперь вернуться к неоконченному минету?

– Да, валяй. И это, – окликнул я уже удаляющегося страдальца, – не распространяйся о нашем разговоре, если не хочешь, чтобы сегодняшняя сказка стала былью.

Неудовлетворённый врачеватель в ответ лишь злобно сверкнул глазами и скрылся за углом, не пожелав составить мне компанию по дороге в столь спешно покинутый бордель.

Забрав свой арсенал и пообещав приветливым охранникам непременно вернуться, я покинул храм любви, поймал у входа мучимого стояком березниковца, подкинул ему монетку – дабы тот не занимался от безденежья самолечением, – за что получил подробнейшее описание искомого маршрута, и отправился в доки.

Путь мой пролегал из центра через давно обезлюдевшую промзону и огромный пустырь с лесом. Если бы я не знал точно, что впереди Кама и расположившийся на её берегу неблагополучный район Березников, то решил бы, что город закончился, а дальше только дикая тайга. Но спустя некоторое время, уже затемно, исчезнувший было город снова возник, замелькав редкими огнями.

И почему отбросы общества всегда льнут поближе к воронкам? Должно быть, виной тому тяга к саморазрушению, присущая человечеству в целом, но особенно ярко выраженная у наихудших его представителей. Если в радиусе километра-другого от выкопанной атомным ковшом ямы есть жизнь, можно быть уверенным – эта жизнь уродлива, агрессивна и лучше бы её не было. Дьявол. Начинаю рассуждать, как конченый лац. Слишком давно я покинул отчий дом, успел отвыкнуть.

Между тем встречающие меня лачуги района доков здорово напоминали таковые же в родном Арзамасе – убогие, сляпанные из чего попало наросты на остатках довоенных построек, с крохотными оконцами под самой крышей и низкими дверями, чтобы удобнее было ебашить сверху по затылку незваных гостей. Никакой планировки, никаких улиц, как дома, с той лишь разницей, что хуй поймёшь, куда тут идти.

– Вечер добрый, уважаемые, – подошёл я к трём гуманоидным особям, коротающим вечерок за распитием мутной, дурно пахнущей жидкости. – Не сориентируете, где тут переночевать можно?

– Не местный, что ли? – поинтересовался через губу самый крупный и, видимо, самый авторитетный из троицы собутыльников.

– Да, проездом.

– Проездом? – переспросил тот, усмехнувшись, чем побудил двух подпевал помельче к натужному веселью над моей безобидной репликой. – И куда же путь держишь, уважаемый?

– Прямо сейчас – к ближайшему месту, где можно кости уронить.

– Хе, ну тогда ты пришёл, – запустил авторитет руку под куртку и вернул её сжимающей рукоять внушительных размеров тесака; его подельники, решив последовать примеру старшего товарища, тут же обзавелись кастетом и обрезком арматуры.

– Полегче, – сделал я шаг назад, примирительно вскинув руки. – Разве так следует обращаться с гостями?

– Выворачивай карманы, – порекомендовал авторитет, – и уйдёшь на своих ногах. Может быть.

– Остыньте, парни. Я только лишь усталый путник в поисках ночлега и не хочу неприятностей. Давайте обсудим всё, как цивилизованные люди.

Пока я нёс эту околесицу, мои примирительно вскинутые руки поднимались всё выше, к рукояти закреплённого на спине кинжала, а стайка охотников до лёгкой наживы медленно расходилась, беря меня в кольцо.

Первый из них – жилистый недомерок с арматуриной – попытался сломать мне ногу, но был слишком безыскусен, за что поплатился рассечённой от губы до уха щекой и скорчился у стены, нервно ощупывая свою обновлённую физиономию. Второй подельник – высокий голодранец, вооружённый кастетом, – нанёс размашистый удар, целя мне в висок, и сложился пополам, отведав потрохами сталь клинка.

Авторитет, перехватывая рукоять ножа вспотевшими ладонями и не решаясь напасть, призывно глянул на своего слишком широко улыбающегося сподручного:

– Липкий, ты чё? Помоги давай.

Но тот вместо самоотверженного штурма лишь отполз за угол и сиганул прочь, зажимая рукой распоротую щёку.

– Липкий! Ах ты сука!

Кому было адресовано последнее, сказать трудно – может, Липкому, может, мне, а может, и Господу Богу, так немилосердно подставившему раба своего грешного.

– Ладно, – сделал авторитет шаг назад. – Ладно, – повторил он, будто заклинание, вытирая скользкую от пота ладонь о куртку.