Домой приведет тебя дьявол - Габино Иглесиас

и… не знаю, чувак, мне тоже так хочется. Жизнь неидеальна, и я это знаю. Но за этим кроется нечто большее, в этом есть что-то лучшее. Этот младенец? Этот младенец – то, что мне нужно, чтобы завязать. Я готов к этому. С продажами, сделками, суетой этой и всем остальным я покончил. Если у нас появится этот ребенок, мы будем все делать правильно, ты меня понимаешь?

И опять Брайану в первую очередь требовался мозгоправ.

Мы посидели несколько минут. Брайан время от времени говорил что-нибудь про своего отца или о том, что хочет быть хорошим отцом. Я только кивал на это. Я уже вкусил все то, о чем он говорил. Есть какая-то странная, эфемерная услада в делах семейных. Как мужчина, я хотел шляться, спать с красивыми женщинами и вернуть это дурацкое ощущение надежности, которое, если память мне не изменяет, я испытывал, приближаясь к двадцатилетию и немного в начале третьего десятка. Но было что-то в физической стороне любви с Мелисой такое прекрасное, что и в голову не приходило бежать от нее к чертовой матери. Связь между двумя людьми укрепляется, если они вместе проходят через ад, и остается с ними навсегда. Если ты можешь ею наслаждаться, она не дает тебе умереть. Если ты ее теряешь, как потерял я, она медленно убивает тебя. То же самое происходит и с отцовством. Некоторые мужчины убегают, словно тру́сы. Бутылка, или таблетки, или телки, или улица значат для них больше, чем улыбка ребенка. Со мной все было иначе. Как только Анита появилась на свет, я понял, что две мои единственные задачи в жизни – это сделать ее счастливой и обеспечить ее безопасность. И я с радостью занимался этим. Да, конечно, случались бессонные ночи, и разочарования, и холодный душ в три часа ночи, чтобы сбить температуру, но одной только ее улыбки, одного тихого, нежного «Я тебя люблю, папуля» с ее губ было достаточно, чтобы все плохое исчезло. Черт побери, этого было достаточно, чтобы исчез весь мир. Брайану не нужно было узнавать такие подробности от меня. У него будет время сообразить это самому. По крайней мере, так мне казалось, несмотря на страх и химическую дымку, его сердце и голова были на своих местах.

Я провел руками по лицу и понял, что у меня слезы стоят в глазах. Я закашлялся, чтобы прогнать боль туда, где ей место.

Наконец старый черный «Патфайндер» остановился перед нами. От контрабаса или чего-то другого, игравшего внутри машины, вибрировали стекла в окнах. Хуанка заглушил движок и вышел из машины.

– Pinches mamones[91], мы еще и не начали, а у вас двоих вид такой, будто вы не прочь вздремнуть.

На его лице появилась улыбка. Он, казалось, вдруг стал другим человеком.

– Ну-ка, rayitos de sol[92], хватайте, что вам нужно схватить, y vámonos[93]. Нам нужно заехать к Васкесу в Сан-Антонио, прихватить у него кое-что.

Брайан ушел в дом, вероятно, в большей степени, чтобы ширнуться перед отъездом, чем взять сумку. Я кряхтя поднялся.

– А что такое в Сан-Антонио? – спросил я. Мне не нравилась идея дополнительного пит-стопа[94].

– Ты веришь в Бога, да?

Этот вопрос застал меня врасплох. Я не знал, что ответить Хуанке, и был совсем не в настроении объяснять ему мою веру. Я верил в Бога. Я верил, что Бог не любит меня. Я верил, что Бога следует забыть, но я знал, что там есть что-то, и отрицать Бога – значит отрицать то существо, в чьем доме сейчас играет мой ангелочек.

– Брайан сказал мне, что ты – пуэрториканец. А это значит, что ты можешь верить бог знает во что. Ты молишься старым богам, черным богам, нашей Деве Марии Гваделупской… вы, островные ублюдки, тут повсюду.

– Это другая история. И она тебя не касается.

Хуанка рассмеялся.

– Мы в Сан-Антонио должны заглянуть к milagrito[95], прежде чем ехать дальше.

– К Деве Марии Гваделупской? – спросил я.

– Так ты ее знаешь?

– Знаю.

Когда Анита была еще жива и проходила эти клинические испытания, прежде чем ее положили в больницу, мы посетили La Virgencita, Деву Марию Гваделупскую, в Тепейяке[96], как на пути в медицинский центр в Хьюстоне, так и на обратном пути. Это удлинило поездку, но мы думали – оно того стоит. Мелиса хотела увидеть Деву на ее месте в часовне, пока я буду ждать в машине с Анитой, которая сразу же засыпала, стоило нам поехать куда-нибудь на машине, ее маленькое тело устраивалось поудобнее в детском кресле.

Все это оказалось полной херней. Я знал это, но все равно было неплохо получить благословение, прежде чем сделать то, что мы собирались сделать.

Хуанка посмотрел на рюкзак у меня в руке.

– Ты взял что-нибудь, чтобы защитить себя, – pistolero?

– Ты имеешь в виду пистолет? Нет, я избавляюсь от всех пистолетов, которые использую. А кроме того, я думал, что единственное, зачем мы едем сначала в Хуарес, – это за оружием. Я что-то не так понял? – спросил я.

– No, tienes razо́n, sicario[97]. Я просто подумал, что у тебя в рюкзаке.

Я подошел к внедорожнику, открыл заднюю дверь и кинул на пол рюкзак.

– Me lo imaginaba[98]. Ты можешь говорить что угодно, но у тебя должны быть все принадлежности наемного убийцы.

Он посмотрел на меня и улыбнулся. Отвечать ему мне не хотелось.

Мы услышали шаги Брайана по ступенькам. По его телесному языку было ясно, он добавил себе химическую дозу энергии.

– Воспользуюсь твоей ванной комнатой – одна секунда, Би, – сказал Хуанка.

Брайан подошел ко мне. У него был собственный небольшой серый рюкзак. Я не сомневался – там лежало больше двух чистых футболок. Во второй раз я засомневался: как он собирается делать то, что ему придется делать, как он собирается держать ухо востро, когда у него в системе столько льда?

– Хочешь ехать спереди? – спросил я.

– Нет, – ответил он. – Разве что, когда будем подъезжать к Эль-Пасо. Так что садись спереди. А я, может, сосну чуток. Разнервничался что-то – сейчас ничего не могу делать. Вся эта история с заездом сначала в Сан-Антонио… Не знаю, чувак. Не нравится мне это. Я хочу, чтобы оно поскорее кончилось.

– Расслабься, Би. Мы просто едем как паломники к Деве Гваделупской. Может, зажжем свечку, попросим ее защитить нас, а потом вернемся на дорогу.

Брайана мои слова не убедили, но сказать наверняка было трудно – слишком опухли