Сеанс гипноза - Лариса Соболева

– Абрахам! – стучала в комнату хозяйка утром, днем и вечером. – Абрахам, вы задолжали за квартиру. Откройте! Я знаю, что вы дома!

Он делал так, как большинство без гроша в кармане: вылезал в окно, дабы не встречаться с хозяйкой.

– Абрам Петров, вы должны за обучение, – говорили преподаватели точных наук в унисон.

– Господин Петров, я не могу больше отпускать вам в долг, – говорили булочник, молочник и мясник хором, когда он отправлялся за продуктами.

Долги, безденежье, пустой желудок. Петербургские чиновники постоянно задерживали пересылку денег, которых без того не хватало. При обмене русских ефимок на французские бумажные деньги сумма получалась ничтожная. Привыкший ни в чем не нуждаться у Петра, Абрам не предполагал, насколько тяжела окажется жизнь в Париже. Несмотря на то что Петр представил его с надлежащими рекомендациями высокопоставленным вельможам, никому до него не было дела. Это лишь открыло двери модных салонов и гостиных, спесивая французская знать не смотрела на него свысока и как на раба. Впрочем, в салонах он являлся игрушкой аристократов: черный принц, русский негр – что может быть забавней? Да и на улицах Парижа всегда оказывался в центре повышенного внимания.

– Мы всегда будем чужими, – звучали не раз слова дочери вице-канцлера.

Он был чужим в России, чужим во Франции. Но Россия… не была чужой. Теперь вместо песков и берега Африки он видел иные картины, щемившие сердце: снег, леса, поля с запахом терпких трав. Он тосковал по России, языку, Петру. И когда удавалось напиться, пел русские песни. Он получил точное прозванье: русский негр.

Да, двери салонов были открыты для приемного сына царя, но вскоре ходить туда он не смел. Износилась одежда, а в потертом платье среди расфуфыренных аристократов, презирающих бедность, неловко появляться. Это не Россия, где плевать на одежду, лишь бы умишко имелся, где сам Петр хаживал в заплатах. Это Париж, где мода изменчива, а вкусы изысканны. Правда, дамы были не столь щепетильны, особенно по ночам. К тому же они иногда поили шампанским, а шампанского Абрам мог запросто ведро выпить, и кормили всякой дрянью: бисквитами и шоколадом.

Вот когда он пожалел о колечке с изумрудом, отдать целое состояние за паршивую возню на канапе! Иногда удавалось стащить на рынке початок кукурузы, головку салата, но он же, в конце концов, не кролик! Желудок и кишки требовали: дай, дай, дай… Забросить туда кусок мяса удавалось не всегда, а от капусты и салата только больше в животе урчало.

– А по коридору идет наш Мерс (Мерс – кличка хирурга Артура Ивановича от «Мерседеса», он так на него похож). Широкий шаг и развевающийся халат отождествляют его с божеством ветра… или огня… или еще какой неизвестной стихии.

Валя, операционная сестра, войдя в ординаторскую, пропела сообщение об Артуре исключительно для Женьки, изучающей в зеркальце новую помаду на губах, не оставляющую следов, как говорилось в рекламе. Ольга, врач-хирург тридцати двух лет, не хватающая звезд с неба, листала со скуки журнал. Больше никого не было, можно всласть посплетничать.

– Артур Иванович? Он же отпросился на три дня, – сказала Ольга.

– Не знаю, не знаю. Его спутать с другим мужчиной невозможно, – так же нараспев, ответила Валя.

Женька спешно принялась наводить марафет: бегло осмотрела лицо, взбила густую челку, встала, оправляя халатик, стянутый на талии поясом.

– Не спеши чистить перышки, – промурлыкала Валя, – он не сюда направил стопы, к Старперу.

Старпер – завотделением Георгий Денисович, человек настроения, вредный, деспотичный, с допотопными взглядами. Обновив медперсонал (многих сотрудников отправил на пенсию, но не себя, разумеется), он сменил старых на молодых, которыми легче управлять. Некоторых, как ходят слухи, принял на работу за определенное вознаграждение. Особую лютость проявлял в отношении одежды. Во-первых, он требовал от медперсонала носить белые халаты, давно ставшие неактуальными, считая, что в больнице все должно быть стерильно, следовательно, цвет тоже. На операцию – пожалте, надевайте сине-зеленую униформу, а за стенами операционной – нет, и точка. Во-вторых, он непримирим в отношении коротких халатиков:

– У меня (У меня! Каково?) не подиум, – выступал Старпер перед строем молодых, большей частью длинноногих девушек. – У меня тяжелобольные, прикованные к постелям люди. Ходите тут своими ногами! Руки поднять не можете – белье сверкает. О чем думает больной мужчина, глядя на вашу нижнюю часть? Да, да, о том самом! А ему покой нужен. Удлинить до колен! Нет, ниже колен. Оборку пришейте. Чтобы завтра же…

И так далее. Но сам слюни пускает, видя симпатичные мордашки и кругленькие попки, раскачивающиеся на стройных ножках. Девчонки перед носом Старпера вертели попками больше, чем следует, нахально дразнили и злорадствовали, видя «опьяневшие» глазки. Халатики, конечно, удлинили до колен, зато ушили до последнего предела. Даже при обыкновенных передвижениях по коридорам и палатам казалось, халатики вот-вот треснут, настолько облегали фигурки, – конечно, у тех, кто их имел. Если же учесть, что под белым одеянием, кроме нижнего белья, которое даже плохое зрение улавливало, ничего нет, то с легкостью можно представить парадный портрет Старпера: он замирал на полуслове, охваченный сомнамбулизмом.

– Не торопись убить наповал своего Мерса неотразимостью, время у тебя еще есть. – И Валя сладко потянулась.

– На твоем месте, Женька, я бы ее не слушала, а поторопилась в прямом смысле, – сказала Ольга. – Он мужчина что надо, желающие на него есть.

– Знаете, девчонки, он, конечно, для женщины мечта и богом поцелованный хирург, но я бы с ним в постель не легла, – бестактно затрещала Валя. – Во мне сильны расовые предрассудки.

Женя, поставив руки на талию, развернулась корпусом к Вале – точь-в-точь модель из супермодного журнала, – мягко отпарировала:

– Ты можешь ложиться в чью угодно постель, но в его не попадешь никогда, потому что тебя (она подчеркнула слово «тебя») он сам не пустит, дорогая.

Доля сарказма, доля высокомерия и доля унижающего превосходства больно кольнули Валю. Мда, оскорбленное самолюбие зачастую становится мстительным. У Валентины самое уязвимое место – внешность: маленький рост, пампушка, очкарик, лицо дурнушки. Есть причины сетовать на мать-природу. Неприметную внешность Валя компенсировала умом, знаниями, ироничным взглядом на мир и исполнительностью в работе. Результатов – ноль, желающих связать с ней судьбу пока не нашлось, но Валя надеется. Недостатки свои она знает, в конце концов, не идиотка же, ненавидит их, но Женька так безжалостно рубанула по ним, впору всякую надежду потерять навсегда. И почему красавицы, которым сам бог велел быть снисходительней и добрей к дурнушкам, зачастую такие циничные и жестокие?

Ольга незаметно наблюдала за обеими: нечто тихое и враждебное между девушками, далеко не соперницами, замерло в паузе. Пора их отвлечь:

– Да бросьте, девчонки. Если бы Артур пальцем поманил, я бы босиком побежала. У меня всего-то два мужика и было. И оба дерьмо дерьмом оказались. Один хоть сына сделал, который ему не нужен. Девочки, все мужики – кучи дерьма, надо только кучку найти поменьше, а цвет не играет роли.