Теряя сына. Испорченное детство - Сюзанна Камата

Я бы подумала, что это владелицы сердец, которые Эрик разбил за время своих сексуальных похождений.

Но у него было другое объяснение:

– В Юки много страдания, – сказал он. – Я понял, что мой долг – вернуться и помочь чем могу.

Я кивнула, стараясь сохранить серьезное лицо. К нему на йогу наверняка ходят целые косяки красивых женщин, молодых и постарше, которые только и мечтают, как бы с ним переспать. Несмотря на бритую голову, его модельная внешность оставалась при нем. И хотя мы только друзья – и всегда были, и всегда будем, – я не смогла удержаться от фантазии, в которой я бросаюсь на него, срывая одежду. Гормоны, что тут сделаешь.

Прошла неделя. Я уснула днем, потом проснулась и спустилась вниз за стаканом воды.

В кухне была мать Юсукэ. Она собирала поднос. Она наполнила лакированную миску солеными рисовыми печеньями – каждое завернуто отдельно, – поставила бутылку пива «Кирин» и два низких стакана.

– Это для кого? – спросила я.

– У Юсукэ гость, – тихо ответила она.

– Я отнесу, – сказала я.

Она поколебалась. На секунду я испугалась, что она скажет, что мне нельзя показываться на людях с животом или что поднос слишком тяжелый и это может повредить ее будущему внуку. Но все же она решила, что это моя обязанность. Она – матриарх, я – галерный раб.

Я взяла поднос и отправилась в гостиную. Хриплый рокочущий голос я услышала еще из-за двери. Гость был в солнцезащитных очках. На каждой руке по два-три массив ных золотых кольца. Я сразу их заметила, потому что он размахивал руками, что вообще нетипично для японца. На левом мизинце не доставало фаланги. Он что-то рассказывал, какую-то историю. Закончив, он захохотал, хлопнул руками по коленям и откинулся на спинку дивана.

Юсукэ тоже засмеялся, но как-то сдержанно. «Фальшивый смех, – подумала я. – Просто из вежливости».

Я шагнула вперед, стаканы звякнули.

Они одновременно обернулись и увидели меня.

Юсукэ нахмурился, но тут же взял себя в руки.

– Моя жена Джил, – сказал он.

– Красивая, – сказал гость. Ничего похожего на «приятно познакомиться» или «как поживаете».

Мне не стоило приходить. Я поставила поднос на столик и, извинившись, ушла.

Окасан бросила на меня странный взгляд, когда мы столкнулись в коридоре. Я сказала, что иду в свою комнату.

Вечером, когда мы готовились ко сну, я спросила Юсукэ, кто это приходил.

– Коллега, – ответил он.

– Он работает в строительной компании?

– Вроде того. – Он избегал моего взгляда.

– Конкуренты?

Юсукэ вздохнул и наконец посмотрел на меня:

– Послушай, это просто бизнес. Тебя это не касается.

Мне хотелось закричать, что все, что происходит в этом доме, меня касается, потому что я его жена. И в животе у меня наследник или наследница его компании.

Но я молча лежала и грустно размышляла о том, насколько я на самом деле знаю этого человека.

* * *

Снова ночь. Я слушаю кваканье маленьких лягушек в рисовых полях. У соседей работает телевизор. Вдалеке завывает сирена.

Я вспоминаю тот день, когда меня тоже везли в «скорой». Свекровь сидела рядом и держала меня за руку. Я хотела отнять руку, но была парализована страхом.

Вся эта кровь на полу ванной комнаты. Неужели я потеряю ребенка? Если я сделаю неловкое движение, если я просто попытаюсь освободить руку – неужели он навсегда покинет меня? Мой сын. Наследник.

Сирена провезла нас по улицам Токусимы, через все светофоры, через все повороты, и смолкла в воротах университетской больницы. Для матери Юсукэ не имело никакого значения, что я уже выбрала акушерку – милую женщину, которая, по слухам, приносила роженицам землянику. Я уже в мыслях видела, как она вытирает мне пот со лба влажной салфеткой. Но очутилась я в старом здании с потрескавшимися стенами и потолком в пятнах, однако с новым оборудованием и известными (по крайней мере, в здешней префектуре) врачами.

– Здесь мне удаляли желчный пузырь, – сказала свекровь. – С тобой все будет хорошо.

Она едва успевала за каталкой, семеня так, будто кимоно мешало ей идти. Идти быстрым шагом было бы неэлегантно. Но тем не менее она не отставала ни от санитаров, ни от медсестер, которым меня передали. Меня провезли по коридору и подняли на лифте. Я испугалась, что свекровь пойдет за мной и в смотровой кабинет, но тут медсестра указала ей на стул.

Я надеялась, что она пойдет домой, и точно знала, что она этого не сделает. Я не хотела делить с ней свое горе, если случится самое страшное и я потеряю ребенка. Я ждала Юсукэ. Я позвонила ему на работу и оставила секретарше сообщение. Он был на каком-то дальнем объекте, и звонок его сотового затерялся в реве экскаваторов.

Вошел врач. Молодой, лет тридцати-тридцати пяти. Моей акушерке – по меньшей мере пятьдесят. На двадцать лет больше опыта.

– Здравствуйте! – жизнерадостно поздоровался он и даже протянул руку для рукопожатия («Что, слишком много кофе выпил за завтраком?»). – Я доктор Охара, старший врач отделения акушерства и гинекологии.

Ладонь у меня была потной от страха, но я все же ответила на его рукопожатие. Он не вытер руку о халат (очко в его пользу), натянул резиновые перчатки и начал осмотр.

В кабинете собралось много народу – медсестры и вовсе посторонние, похоже студенты-медики. Все они молча смотрели. Доктор Охара намазал мне живот гелем и повернулся к монитору аппарата ультразвукового исследования.

– Видите? Это его сердце бьется! – Доктор Охара потрепал меня по плечу. – С ним пока все нормально, но оставшееся до родов время вам придется провести в постели.

Я кивнула. Да все что угодно. Я на голове простою эти два месяца, если понадобится.

Врач закончил осмотр, меня переложили обратно на каталку и вывезли в коридор.

Мать Юсукэ тут же оказалась рядом.

– С ребенком все нормально?

– Мой муж здесь? Он едет?

– Что с ребенком?

Я дотронулась до живота и сказала:

– Он жив. Что с Юсукэ?

Меня положили в палату с еще тремя женщинами. Друг от друга нас отделяли только легкие синенькие занавески. Я лежала на койке и старалась не двигаться. Три телевизора передавали три разных передачи. Пришли и ушли три набора родственников. Свекровь горестно вздыхала.

Когда приехал Юсукэ, две моих соседки уже спали, тихо похрапывая. Часы посещения давно закончились. У третьей телевизор периодически взрывался ненатуральным смехом.

Я услышала шорох отдергиваемой занавески и открыла глаза. Юсукэ. С поникшими плечами. Рот сжат в жесткую линию.

– Привет. – Он поцеловал меня в лоб. – Прости, что не приехал раньше.