Теряя сына. Испорченное детство - Сюзанна Камата

Но на супе и омлете дело не закончилось.

– Показать тебе, как готовить ланч для Юсукэ? – спросила она.

Ланч? Я всегда думала, что днем он перехватывает сандвич и рис с карри в какой-нибудь кофейне. Мне и в голову не могло прийти, что он приносит на работу ланч, приготовленный матерью.

Не дожидаясь ответа, она достала из буфета лакированную шкатулку с двумя отделениями – одним снизу, вторым сверху. На черной блестящей крышке – яркие желтые хризантемы. Красивая шкатулка – можно хранить драгоценности. Или любовные письма.

– Рис – сюда, – сказала она и положила порцию риса в нижнее отделение. (Она приготовила его, когда я еще спала.) Палочками для еды она взяла из банки маринованную сливу и положила ее в центр отделения. Все вместе это стало похоже на японский флаг.

– А сюда – все остальное. Думай о сочетании цветов. Думай о красоте.

Она достала из холодильника все, что нужно: мясные шарики в соусе «терияки», кусочки жареной курицы, соцветие брокколи, нарезанную звездочками морковь, клиновидные ломтики яблок. Затем жестом показала, что я должна заполнить этим верхнее отделение шкатулки.

Я представила, что это картина. Она наблюдала, а я раскладывала – островок зелени тут, оранжевую искру здесь. Кусочек рыбы. Цветочные головки – тут я была особенно внимательна. Закончив, я отступила назад, чтобы она могла хорошо рассмотреть, что получилось.

Она взяла палочки, переложила на другое место помидорку-черри и кивнула.

Я закрыла шкатулку крышкой.

Но это было еще не все.

Она достала откуда-то кусок шелковой ткани, фуросики , и показала, как завернуть в нее шкатулку. Наконец мы завязали все положенные узлы. Можно было поднимать мужчин к завтраку.

Только после того, как Юсукэ с отцом ушли на работу, мы со свекровью тоже вышли на улицу – развешивать для просушки выстиранное белье. Я набросила мокрое полотенце на бамбуковую перекладину, но она удержала меня за руку и покачала головой. Взяв другое полотенце и взглянув, смотрю ли я, она встряхнула его, чтобы разгладить морщины на ткани, стремительно сложила его и набросила на перекладину.

Она сказала, что мои лифчики, трусы Юсукэ и прочие вещи такого рода следует вешать так, чтобы их не могли увидеть соседи. Я в жизни никогда столько не думала о выстиранном белье.

Затем вытащили футоны на солнце. Я заметила, что мы сделали это последними среди всех соседей. Женщина из дома напротив подметала крыльцо. Закончив, она выплеснула на бетонные ступеньки ведро воды и стала мыть дверь. С одной стороны, я восхищалась ее дотошностью – такой же, как и у моей свекрови, окасан. С другой стороны, я задумалась, удастся ли мне написать что-нибудь за то время, пока мы с Юсукэ будем жить у его родителей. Я точно знала, что не смогу поддерживать такие стандарты, когда мы будем жить одни.

Я решила смотреть на этот первый день со свекровью как на обряд посвящения. Я должна доказать этой женщине, которая почти наверняка желала сыну совсем другой жены, что я чего-то стою. Поэтому, когда она жестом показала, что мне следует, опустившись на колени, мыть пол большой чистой тряпкой, я, конечно, подумала: «А о швабре вы никогда не слыхали?», но ничего не сказала. Я драила деревянный пол, пока не увидела в нем свое отражение.

Днем мы сделали перерыв. Мать Юсукэ отправилась в районный общественный центр на занятия английским языком. Я была предоставлена самой себе, решила вздремнуть и уснула так крепко, что проснулась только перед самым ужином.

Мы сели за стол – Юсукэ, его отец и я. Его мать еще возилась у плиты и бегала от кухонного стола к обеденному и обратно. Я ждала, что она вот-вот сядет с нами за стол, но она, как видно, не собиралась этого делать. Отец Юсукэ хлопнул в ладоши, сказал: «Итадакисмасу» – буквально, «я принимаю» – и взял палочки для еды. Юсукэ тоже начал есть.

– Чего ты ждешь? – спросил меня отец Юсукэ. – Ешь, а то остынет.

Я знала, что должна сейчас стоять возле плиты со свекровью, а ужинать потом, остатками супа и риса, – но не могла себя заставить. В моей семье никто не начинал есть, пока мы все не соберемся за столом. Моя мать никогда не вскакивала посреди ужина, чтобы приготовить очередное блюдо.

Отец Юсукэ осушил чашку саке и протянул ее мне. Я наполнила ее из глиняной бутыли, которой передалось тепло напитка. Маленькая чашечка, всего на два глотка. Весь ужин придется подливать. Спокойно не посидишь.

А рыба на моей тарелке жалобно глядела на меня. Она остывала.

Я подумала, что здесь, как видно, никто не оценит мой американский застольный этикет. По их лицам ничего нельзя было прочесть. Может, они даже обиделись на меня, что я не набросилась на еду, как вчера. Я вздохнула, сбрызнула рыбу соевым соусом, выжала на нее судати и принялась есть.

За столом никто не разговаривал, и тишину нарушало только чавканье и стук палочек для еды. Шипение масла на сковороде, бульканье кипящей воды. Я была бы не прочь о чем-нибудь поговорить, но, может, родители Юсукэ не любят разговоров за едой.

Когда мать Юсукэ наконец села за стол, его отец уже ковырял в зубах зубочисткой. Когда она поднесла ко рту первый комочек риса, зажатый в палочках, он зажег сигарету, и скоро комнату заволокло дымом.

После ужина я помогла свекрови вымыть посуду, приняла ванну, совершила половой акт с мужем и уснула. Все следующие дни были точно такими же, как этот.

У моей свекрови были увлечения: икебана, английский язык и шитье из лоскутков. Когда она уходила на занятия, я наслаждалась одиночеством. Тишиной. Или, услышав щелчок дверного замка, я бежала к мольберту и неистово рисовала, брызгая краской на раздвижные бумажные двери.

Я пыталась уединиться и в те дни, когда занятий у нее не было, но она часто звала меня попить чай с рисовым печеньем и посмотреть телевизор. Она почти всегда смотрела дешевые передачи, где обсуждалась личная жизнь знаменитостей. Про японских «звезд» мне было известно немного, но я старалась показать, что мне интересно.

– Кто это? – как-то спросила я, когда на экране плакал какой-то мужчина.

– Это очень известный комедийный актер, – объяснила она.

На экране показывали большую толпу, все были в трауре, и я сделала вывод, что кого-то хоронят.

У меня тоже появилось увлечение – я ходила смотреть демонстрационные модели домов. Недалеко от дома родителей Юсукэ (на велосипеде можно доехать) из них был выстроен целый поселок, однако домов строительной фирмы семьи Ямасиро там не было. Отец Юсукэ занимался более крупными проектами. И вот днем, когда полы были надраены, все белье сложено и разобрано по шкафам и ящикам, я брала блокнот для рисования и фотоаппарат и ехала смотреть очередной дом. В течение одного дня я всегда заходила только в один дом – во-первых, чтобы они не перепутались у меня в голове и, во-вторых, потому что мне нравились эти экскурсии, и я не хотела, чтобы они закончились раньше времени.

Все без исключения дома были замечательные – большие, красивые, по цене далеко превосходившей возможности среднего служащего. Никто из моих знакомых не мог позволить себе трехэтажный особняк с лифтом или дом скандинавского типа с сауной, отделанной кедром. Это были дома, рожденные воображением архитектора. Никто никогда не будет в них жить. В конце концов их разберут, а на их месте поставят новые выставочные дома-модели.