О ком грустит Пьеро - Патриция Хорст

Кэтрин уже пришла в себя и воспринимала все не так болезненно. Если сначала она была только испугана, то теперь начинала понемногу чувствовать жалость к Мэри и ненависть к Тимоти, который не нашел ничего лучшего, как совершить подлог. И тем самым поставить Кэтрин в зависимость от случая. А еще она думала о Дэвиде: неужели в его нежности был лишь голый расчет?

Нет! Ведь он был против их сближения: она вспомнила, как обидела ее холодность Дэвида после горячих ласк. Вот, оказывается, в чем заключалась причина его нерешительности и показного безразличия. А он ведь пытался предупредить Кэтрин, что, отдаваясь страсти, они совершают непоправимую ошибку. Она не послушалась, и вот результат…

— Полагаю, твоим родителям лучше пока ничего не говорить. — Элис потянулась к сифону и добавила себе содовой. — Они начнут предпринимать свои меры и все окончательно испортят…

— О чем ты? — спросила Кэтрин.

— Но… Тебе нравится Дэвид, только честно?

Кэтрин отвернулась, прячась от пристального взгляда подруги, проникавшего, казалось, в самую душу. Нравился ли ей Дэвид? Она покачала головой и грустно улыбнулась. Зачем врать себе, когда ответ жжет сердце…

— Я люблю его.

Элис от удивления едва не уронила свой бокал. Она ожидала чего угодно — слез, упреков, вспышки ярости, но не такого признания. Это было так не похоже на Кэтрин! Неужели она взрослеет?

— Тогда тем более ничего не рассказывай Арчибальду, иначе он просто упрячет Дэвида за решетку.

— Но ведь все кончено… Я больше его не увижу.

— Почему? — спросила Элис, обнимая подругу за поникшие плечи. — Если вы любите друг друга, то… Почему бы вам не жениться? Это разрешило бы все проблемы, у тебя был бы муж, у Эрни — настоящий отец.

— Но я не знаю, любит ли он меня! — воскликнула со страстью Кэтрин. — Я не уверена, что вообще нужна Дэвиду…

— Мне кажется, он хороший человек и неравнодушен к тебе. Это, знаешь ли, заметно…

— Но мои родители никогда не согласятся на этот брак, разве ты не понимаешь?

— Тебе почти тридцать лет, — немного раздраженно сказала Элис. — Не можешь же ты до конца жизни поступать только так, как требуют они? Если ты любишь, то сумеешь преодолеть все трудности.

— Не знаю… Мне бы не хотелось их огорчать, — задумчиво ответила Кэтрин. — К тому же, отец распоряжается большей частью моих денег. Если я пойду против его воли, то останусь ни с чем…

Элис презрительно хмыкнула и резко встала. Она смотрела на подругу так, словно впервые ее видела. Эта хрупкая женщина, такая нежная и чувствительная, оказывается, ни на минуту не забывала о своих доходах.

— Что ж, если для тебя доллары важнее живого человека, то и говорить не о чем.

Кэтрин покраснела и тоже поднялась с дивана. Она боялась ссоры: Элис была единственным человеком, который относился к ней с искренней приязнью. Но, с другой стороны, та чересчур активно стала вмешиваться в ее дела.

— Я думала в первую очередь об Эрни, — холодно сказала она. — Мэри отказалась от него, чтобы ребенок не рос в нищете. И я обещала ей, что сделаю его счастливым. Мой долг перед сыном — вот что важно для меня.

Некоторое время они молча смотрели друг другу в глаза, потом Кэтрин неожиданно для себя разрыдалась: слишком уж напряженным оказался прошедший день. Элис бросилась утешать подругу, мгновенно забыв обо всем, что только что встало между ними.

— Ну, перестань, пожалуйста. — Она усадила захлебывающуюся слезами Кэтрин обратно на диван. — Все наладится, поверь мне.

Когда Дэвид через два часа вернулся в больницу, его сначала не пустили в палату. Он сидел в коридоре в полной прострации, бессмысленно глядя на разноцветные плитки пола, и ни о чем не думал. Мимо торопливо прошел знакомый доктор и скрылся за дверью. Дэвид успел заметить в дверном проеме край кровати и свесившуюся вниз худую руку.

Он не мог больше ждать, не зная, что там происходит, и решительно вошел в палату, не обращая внимания на окрик медсестры. Мэри, словно почувствовав его приближение, открыла глаза. Слабая улыбка появилась на ее бледных губах, она хотела что-то сказать, попыталась приподняться, но тут же снова упала на подушку.

— Нельзя сюда! — воскликнул доктор, загораживая кровать. — Вы мне мешаете!

Но Дэвид не слышал его. Он, не отрываясь, смотрел на запрокинутое лицо Мэри, приобретавшее постепенно какой-то потусторонний голубоватый оттенок.

— Возьми меня за руку, — еле слышно прошептала она. — Побудь со мной, мне страшно…

Дэвид опустился на колени и взял в ладони холодные пальцы Мэри, стараясь согреть их теплым дыханием, словно это могло ей помочь. Он почувствовал, что по щекам медленно текут слезы, но ему было все равно. Его прошлое, горькое и радостное, уходило от него навсегда за ту черту, где нет ничего, в ледяную пустоту неизвестности. Он вдруг услышал свой шепот: слова молитвы сами собой слетали с его губ…

— Все… — тихо сказал доктор и, отключив аппарат, где зеленая линия перестала пульсировать и выписывать зигзаги, вышел из палаты.

Дэвид в последний раз поцеловал Мэри и провел рукой по ее разметавшимся темным волосам, в которых только теперь заметил тонкие ниточки седины. Все…

— Прощай…

Оказавшись на улице, он побрел по тротуару без всякой цели, равнодушный к солнечному ласковому свету и теплому ветру, к смеющимся или мрачным прохожим, ко всему на свете. В его жизни теперь остался только Эрни. И… Кэтрин. Но сейчас он и подумать не мог о том, чтобы отправиться к ней, говорить какие-то слова, натянуто улыбаться.

Это горе надо было нести в одиночестве, не показывая никому, пряча в самом потайном уголке сердца. Что с того, что он давно разлюбил Мэри? Память о счастливых, напоенных любовью и страстью днях останется с ним. А мелкие обманы, обиды и предательства забудутся, потому что он простил Мэри все. И не для того, чтобы облегчить ей душу перед смертью, нет. Он слишком хорошо знал, что такое жизнь и какой, подчас жестокой и безразличной к человеческим горестям бывает судьба.

Дэвид брел по улице, пытаясь собраться с мыслями. Насчет похорон он распорядится завтра, а сегодняшний день надо было как-то перетерпеть. Он увидел на стене кинотеатра яркую афишу и купил билет в последний ряд. Там, в темноте, пахнущей жареными кукурузными зернами, он откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза, отдаваясь усталости и горю.

Но жизнь не закончилась с уходом Мэри, необходимо как-то существовать. А главное все-таки решить, что делать дальше с Кэтрин и Эрни. Конечно, самым верным было бы признаться ей, что он, Дэвид, и есть тот самый отец, о котором она, ничего не зная, отзывалась так недоброжелательно. Но где найти слова, чтобы объяснить эту ситуацию, поверит ли она?

Когда фильм закончился и в зале зажегся свет, Дэвид вышел из кинотеатра и так же бесцельно побрел по вечерним улицам. Начал накрапывать мелкий дождь, он почувствовал, что его бьет озноб. В этот момент рядом резко остановился белоснежный седан, и в приоткрытое окно выглянула Маргарет.