Холодный - Аселина Арсеньева

— Барская это доля — все знать и уметь.

7.3

7.3.1

— Ой ли? Скажу батюшке, чем я за тебя занимался — взашей тебя выгонит.

— Ну, барин! Я в чем другом пригожусь. — Состроил он гримасу больше подходящую выпрашивающей драгоценность девице.

— Ага, с ложкой, к обеду. Это ты, я смотрю, завсегда. Живот-то вон, как у доброго купца висит. Садись, да за колесом поглядывай. Доедем на место, а там найду кого толкового, колесо новое справить, да ось заменить.

Забираюсь назад в карету и откидываюсь спиной на мягкую обивку, обтянутую кожей. Перевожу взгляд на испачканные руки, затем на одежду и велю Ваньке притормозить, коли ручей или лужу какую завидит. В фляге вода еще часа два назад закончилась. Руки хоть и обтер об траву, а не то… привык я к чистоте, даже не знаю, как я в той деревне приживусь. Надеюсь обещанная изба и впрямь справная.

Уже через пару минут понимаю, что даже мягкая обивка мою голову не спасает. Карету трясет в разные стороны так что я как неваляшка по разным сторонам заваливаюсь. Не выдерживаю отодвигаю занавеску в сторону и хватаюсь за окно. Так хоть тряска не меньше, но хоть глазам раздолье.

Да… Смотрю из кареты на верхушки деревьев. Птиц в этих лесах много водится. Едешь, а со всех сторон щебет да трели доносятся. Глушь, она и есть глушь… Заморосило… Дорога на удивление поспокойнее пошла, но то и дело от Ваньки слышались причитания, что вот-вот в следующей низине мы точно завязнем и подмоги ждать неоткуда. Я прикрыл окно и опустил занавеску, избавляя себя от громкости его трепа и прикарнул.

— Дотянули, барин! Счастье-то какое! Просыпайтесь! Колесо вот-вот бы и того!

Я по-солдатски подскочил и шустро высочил из кареты, чуть не поскользнувшись на склизкой после дождя земле. Ну и деревенька… В такой еще точно бывать не доводилось. Дома от амбаров не отличишь. Все постройки стоят кругом, огороженные одним общим забором с одним въездом, он же выезд. Посередине, на образовавшейся площади, — колодец, телеги и мелкий скот бродит. Вытоптано так, что даже трава не растет. Забор тоже от загона не отличишь, не привычный в наших деревнях штакетник, а вбитые деревянные колья с прилаженными к ним толщиной с руку палками. Один ряд на уровне колена, другой — на уровне груди.

— Ты лошадью займись да за вещами поглядывай. А я отметиться пошел да с жильем разобраться.

— Будет сделано, барин!

Я направился к группе знакомых лиц уже меня приметивших. Кто поклон отвесил, кто рукой махнул.

Оказалось, что профессор обещал быть позже из-за неотложных дел. Вместо себя, на первое время, он прислал ассистента. Тот уже бывал тут месяца два назад. Тогда тут хворь, говорят, другая была. И что не так с этой деревней?

7.3.2

Да и этот, ассистент, очень уж мне не нравился. Весь в себе, бурчит под нос. Не понять себе или тебе говорит. Во времена учебы никогда толком ничего не пояснял, а на все вопросы недовольно бурчал, отсылая к книгам. Благо, говорил каким, а иногда даже называл страницу и параграф. Но с его профессионализмом и гениальностью не поспоришь. Вот и молчат все.

Хорошо, что я прибыл одним из первых. Нормального жилья тут отродясь не видели. Нам выделили несколько землянок на пятнадцать человек и одну, по их меркам, добротную избу. Барин в ней останавливается коль приезжает на охоту и нам позволил. Хозяева же остальных изб перебрались на ночлег к соседям, собираясь изредка заглядывать — для порядку…

To, что в этой избе мне место обещано было, только барин-то и знал да профессор наш. Передал ли ассистенту? Так, кто заселился бы, и доказывай, что твое… У нас на курсе студенты не чураются: за годы так передружились, что и за бастарда, и за наследника королевской крови одинаково вступятся, если случай будет. Только вот есть и обратная сторона медали — бастард тот, как и любой низкородный в нашем кругу, со мной на равных спорить будет. Мне, если уж начистоту, такое даже по- душе всегда было, но не сейчас.

Хворые лежали в отдельной избе с жаром и непонятной сыпью. Местный знахарь лежал там же в беспамятстве.

Сегодня я как мог увиливал от контакта с больными. Пока не приедет профессор, рисковать нет смысла. Все равно оценить некому. Да и как лечить и что за хворь такая, я не знал. Однако, беспокоясь о людях все же выяснил, что Никон Кузьмич, так звали ассистента, дает им какое-то свое новое лекарство на основе плесени, и оно уже начало помогать. Вообще Кузьмич странный. Давно бы в профессора выбился, да больно нелюдимый. Должность его волнует мало. Все, что волнует так это лаборатория, где он проводит свободное от сна время. Однако, несмотря на должность, среди преподавателей он пользуется уважением и какой-то неприкосновенностью, что ли. Мы, студенты, ему как кость поперек горла, мешающая делом заняться. Да и мы, как можем, его по кривой дуге обходим.

Так вот. Пользуясь скоростью прибытия, положением и приглашением хозяина уже как пару дней назад, я остановился в этой избе.

Изба по местным меркам огромная, рубленная. Об местном убранстве говорить не приходится. Все деревянное, топорной работы. Однако, жаловаться мне было грех, даже такая привычная вещь как кровать, стоящая в моей горнице в количестве двух штук, оказалась в этих краях невидалью. В землянках только печки да лавочки, а особо «везучим» и коровья шкура на полу досталась. Что уж говорить о наличии личных комнат, когда некоторые дома, как и здешние бани, топились по-черному и не имели даже отдельной от жилья кухни или кочегарки. Нужно ли говорить, что эти дни я как никогда ловил завистливые взгляды. Да сейчас я сам себе завидовал — это учитывая мой достаток и положение до приезда сюда! В моей избе было аж три горницы. Одна для профессора Быстрова Архипа Николаевича, другая, как выяснилось, для Кузьмича, как негласно между собой мы величали ассистента. А третья, так уж и быть, — стала моей. Хотя не то что соседство, а сам факт нахождения Кузьмича в деревне, меня совсем не радовал.

Я столкнулся с ним на пороге избы и выслушал нелицеприятные слова в адрес студентов, как паразитов, пролезающих в профессорское жилище. Стиснув зубы, я примирился с таким соседством и старался ничем не выдать свое отношение к этому ворчливому чудаку. Вчера за ужином из вежливости я поделился с ним провиантом, направленным маменькой, он смягчился и утром даже не бросил в мою сторону привычного гневного взгляда. Казалось, жизнь налаживается, через день должен прибыть профессор, да и больные, как за ужином сказал разгорячившийся от французского вина Кузьмич, идут на поправку. Появилась надежда, что совсем скоро нас распустят или отправят на практику в столицу. Однако, сегодня к обеду, на третий день моего пребывания, вышла неувязочка.

7.4

+++

— Позвольте. Вы, как порядочный человек обязаны уступить мне комнату. — Говорила единственная студентка, затесавшаяся в мужской «монастырь».

— Я занимаю комнату по праву. Тем более, уже два дня как ее обжил и вещи разложил.

— Но!