Вернуть истинную - Рина Беж
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ой, не знаю — не знаю.
Отвечаю мысленно, качая головой.
Я с детьми уже долго работаю, чтобы прекрасно осознавать, как все они дневной сон не жалуют и считают пустой тратой времени, а не полезной мерой.
Поэтому… да… услышанное меня беспокоит!
И кажется очень неправильным.
А вдруг их за сутки, что мы не виделись, обижали? Мучили? Или приказывали делать то, что им не нравится. Я по нашей связи только общее их состояние ощущаю, и то слабо. И если вдруг что…
Матушка-Луна, защити девчонок.
Молюсь Луне-заступнице в очередной раз, в слух же произношу то, что должно успокоить двуликого:
— Конечно, хорошо, что оборотницы в тепле и сытости. И здоровы все, — добавляю по наитию.
— Здоровы, кажись, — подхватывает Ленар, мгновенно добрея, и даже решает продолжить. — Днем их профессор осматривал, анализы брал и остался доволен. Значит, все хорошо. И это главное. Поняла?
— Да.
— То-то же! И вообще. Прекращай лезть не в своё дело. Сиди тут тихо, за этой вот, — кивок в сторону малышки, — присматривай. Бета Хорн обещал отпустить, значит, отпустит, если проблем не создашь.
— Поняла, — киваю послушно.
Ответить, что проблем не создам — не могу. Врать оборотням чревато.
Да и недовольный писк крохи с мыслей сбивает. Опять она к себе зовет так, как умеет.
Всего сутки вместе, а уже подметила особенность: если я с ней рядом, разговариваю, держу на руках или просто касаюсь, она спокойная и довольная, отойду хоть на пару метров, пропаду из видимости — громко возмущается.
Не знаю: обычно ли это. С грудничками дел раньше не имела, тем более, с двуликими. Потому и делаю всё по наитию, так, как подсказывает сердце.
Одно понимаю чётко: вся моя сущность тянется к этой девочке, считает ее своей. И моя, и Золотинки. И тяга эта несравнима с той призрачной нитью, что связывает меня с тремя омежками, которые сейчас где-то спят. Она как безбрежный океан, неиссякаема.
— Эй-эй, сладкая, тут я, тут. Иди ко мне на ручки, — прижимаю девочку к груди.
В душе мгновенно растекается тепло и нежность, а Золотинка, забыв обо всех проблемах, урчит и ластится, будто чувствует внутреннего зверя омежки, и принимает его, как собственное потомство.
Вот такой вот поворот. Раньше всегда одна была, а теперь… нет.
Нет!
Эта омежка стала для меня важной. Бесценной. Как никто и никогда не был в этой жизни.
И пусть понимаю, прекрасно понимаю, что она — не моя. А сердце упорно твердит совершенно иное и не слушает разума.
— Не привязывалась бы ты к ней, Анила, — недовольно качает головой оборотень, словно читает меня, как открытую книгу. — Ее профессор с собой через несколько дней заберет.
— Зачем?
От волнения голос опускается до сипа.
— Захотел, — пожимает Ленар плечами. — Он таких кол-лек-ци-онирует, — выговаривает важно по слогам.
А я руки в кулаки сжимаю, чтобы не наброситься на этого умника, который о живом ребенке говорит, как о статуэтке.
Глава 18
АНИЛА
— Скажи хоть, как ее зовут? — киваю на хлопающую глазёнками малышку, уютно пригревшуюся у меня на руках.
Небесно-голубые озера с желтыми искорками что-то внимательно изучают на моем лице, бровки ломаются, пухлые губки приоткрываются, нижняя вздрагивает, а потом звучит уже привычное:
— Агу!
И крохотная ручка взлетает вверх, ловко цепляет мою косу и уверенно захватывает ее в кулачок.
Вот же собственница!
Делюсь с Золотинкой мнением, умиляясь омежке.
Она действует так, будто ей жизненно важно держаться за меня и не отпускать.
Признала в нас семью.
Фыркает моя темно-бурая волчица, довольно скалясь.
С чего вдруг такое заключение, Золь?
Чувствую, Ани, просто чувствую. Животные инстинкты.
— Ты ж моя красавица, — целую маленький розовый кулачок, который не перестает удерживать мои волосы в захвате. — Как же тебя зовут, сладкая девочка?
— Нет у нее имени, — слышу невероятное.
Поднимаю недоумевающий взгляд на Ленара, ожидая опровержения глупой шутке, но тот смотрит серьезно и прямо.
— Как нет? — тороплю его с ответом, потому что никаких добровольных пояснений не получаю.
Молчит.
— А вот так, — сжаливается наконец, пожимая могучими плечами, будто ничего странного не сказал. — Безымянная она.
— Ну не посреди же леса ее нашли? — фыркаю недоверчиво.
— Нет, конечно. Какой лес? Сказок что ли начиталась?
— А как иначе? Девочке месяц уже от роду или больше. Ее кто-то родил, а имени не дал? И она же у кого-то жила до вчерашнего дня? Ее как-то называли, а ты говоришь… — распаляюсь всё сильнее, забывая, что веду себя неправильно.
Нужно быть тихой, смирной и не раздражать своего охранника. А я нарываюсь будто специально.
— А ну цыц! — обрывает великан мой эмоциональный всплеск. — Просто тут всё. А ты — глупая человечка, вот и не понимаешь основ.
Словесная выволочка великана отрезвляет. Отступаю на шаг, прижимая ребенка ближе к груди, и прикрываю рукой, чтобы не испугалась.
— Объясни, пожалуйста, Ленар, — прислушиваюсь к здравому смыслу и словам двуликого и меняю агрессивный настрой на просящий.
Прав он. А я снова повела себя неверно. Был бы на месте этого спокойного в меру бугая бета Хорн или Узана, скорее всего получила бы не только нагоняй, но и по шее за наглость и грубость в их сторону.
— Извини меня, разнервничалась, — поясняю оборотню недальновидный порыв.
— Ладно уж. Понял. Только такую же глупость больше нигде не спрашивай. Вас, людей, это совершенно не касается.
— Конечно. Я всё поняла, — киваю болванчиком.
— Ей, — двуликий указывает подбородком на девочку в моих руках, — всего полторы недели от роду. Потомство оборотней в первый месяц растёт быстрее, чем ваше, людское. И через четыре недели она станет выглядеть, как трехмесячная человечка. Ясно?
— Да.
— Теперь по поводу имени. Для двуликих оно очень важно. И тот, кто нарекает оборотня, делает это осознанно и в дальнейшем играет важную роль в его жизни. Поэтому ребенка именуют только родители или очень близкие родственники, которые таким образом берут на себя ответственность за его жизнь.
— А ее мама где? — спрашиваю, одновременно надеясь и боясь услышать правду.
Нельзя крошке без имени и без родных. Но и не представляю, как смогу отдать ее кому-то, расстаться добровольно.
И она с нами не сможет.
Ворчит Золотинка, напоминая про маленький кулачок, цепляющий мою косу.