Жаркий сезон - Пенелопа Лайвли

— У Терезы все отлично, — отвечает Полина.

Хью смотрит на нее пристально, как будто не вполне удовлетворен ответом:

— У вас там точно все хорошо?

— Точно-точно. Погода великолепная. По выходным мы посещаем различные туристические объекты. С научной целью. Это нужно Морису для его книги.

— Какой ужас, — говорит Хью. — Думаю, тебе нужно срочно перебираться в Лондон.

Полина мотает головой. Нет, она останется там. По нескольким причинам. И лето действительно выдалось на редкость хорошее.

— Определенно на тебя что-то нашло, — замечает Хью. — Ты никогда раньше не говорила о погоде.

Полина смеется:

— Тогда тебе стоит привнести в беседу интеллектуальную нотку и рассказать, что ты поделывал в последнее время.

Хью навещал заокеанских клиентов. Он рассказывает Полине о поездке в Йель и Торонто, где договаривался о продаже книг в крупнейшие библиотеки, и в Нью-Йорк, где действовал в качестве агента некоего коллекционера, собирающего современные первоиздания.

— Я сумел заполнить главный пробел в его книжном шкафу, — говорит Хью. — «Улисс» в идеальной сохранности.

— Он их читает?

— Нет, конечно, у него книги не для того.

— Я все-таки не понимаю библиофилов, — говорит Полина.

— Их никто не понимает. По счастью, такие люди встречаются довольно часто, иначе я бы остался без работы. Просто ты имеешь дело с человеком, у которого в голове тараканы. Во всем остальном они совершенно нормальны. Тот, что в Нью-Йорке, биржевик. Неприлично богатый и жутко скучный. Он угощает меня в лучших ресторанах, так что еда выше всяких похвал, но разговор как-то не клеится.

Полина воображает Хью в этих поездках, как он ходит по американским городам с заношенным плащом, перекинутым через руку, и таинственным сокровищем в портфеле. Ведет переговоры в светлых просторных офисах, ест в специально выбранных ресторанах. Ложится спать в гостиничных номерах.

— А где ты останавливаешься? Например, в Нью-Йорке.

Хью вздрагивает, потом вид у него становится немного пристыженный.

— Вообще-то в Нью-Йорке я останавливаюсь у женщины, которой верен… э… лет, наверное, десять, если не больше…

Полина смотрит на него, не веря своим ушам.

— Дело в том, — продолжает Хью, — что она потрясающе готовит завтраки. Она итальянка, у нее кулинария в Вест-сайде и домашний пансион для избранных постояльцев. Ее вафли — мечта.

— Хью, я тебя обожаю, — говорит Полина.

— И я тебя. Как семга, заслуживает доброго слова? То, что они учудили с голубиной грудкой, безусловно, любопытно.

Полина наносит визиты вежливости в несколько издательств, с которыми сотрудничает. Болтает с бывшей коллегой в редакции, где когда-то сидела от звонка до звонка, спрашивает себя, скучает ли по работе в коллективе, и приходит к выводу, что нисколько.

— Как там наш Морис? — интересуется коллега.

— В добром здравии, насколько я знаю.

— А как продвигается его великий труд?

— Вроде бы вполне благополучно.

— Джеймс Солташ говорит, что книга о туризме наделает много шуму. Что она разоблачает заблуждения и срывает маски.

— Не сомневаюсь.

— Занятный тип, этот Морис, — говорит коллега после недолгой паузы, затем внимательно смотрит на Полину и меняет тему: — Так вы окопались в деревне до конца лета?

— Да. Смотрю, как растет пшеница на поле.

— Идеальная жизнь, наверное. Не то что у нас тут… — Коллега начинает с удовольствием рассказывать о забавных происшествиях в издательском мире, возможно, желая показать Полине, сколько та потеряла. — А по работе что делаете? — ласково спрашивает она.

— Расставляю запятые в романе про единорогов, — отвечает Полина, вставая.

Нет, думает она, спускаясь на лифте. Нет, спасибо. Вечная спешка, вечная нервотрепка. Да, посудачить бывало приятно, этого мне недостает. Зарплата надежнее, чем отдельные мелкие заказы. И все равно нет, спасибо.

Она выходит на улицу, радуясь своей свободе. Работы запасено надолго. После единорогов будет исполинских размеров труд про добычу нефти в Северном море и заметки о путешествии на Кавказ.

Почти двадцать лет назад Полина вошла в это издательство и впервые стала наемным работником. Должность у нее была самая скромная, а издательство, в ту пору еще маленькое и независимое, ютилось в обычном доме на западе Лондона. С тех пор его поглотила корпорация-монстр, редакция переехала в стеклянный небоскреб с огромным, застланным коврами холлом, и люди тут по большей части сидят новые. Однако тогда Полина шла на работу, чувствуя, что наконец-то обрела свободу. Она не знала, чего ждать, не знала, справится ли, но твердо сознавала одно: этот день — огромное событие. Конец зависимости, во всех смыслах этого слова. Она вступала на новую территорию, оставив Гарри позади.

Он уехал в Калифорнию, а Полина устроилась на работу. Оказалось, что справляется она очень неплохо и даже лучше большинства других. Ее перевели со скромной должности на более ответственную. Она быстро росла. Годы замужества отодвинулись в какое-то другое измерение, где по-прежнему существовали как повесть, в которой многие подробности забыты и лишь некоторые навсегда засели в памяти, откуда их никакими силами не вытравить.

Проснувшись сегодня ночью в своей квартире, Полина в первый миг ничего не может понять. Снаружи какой-то шум, которого быть не должно. Наконец она соображает, что находится не в «Далях», а в городе, который не умолкает ни на минуту. На улице что-то кричат пронзительными истерическими голосами, снова и снова. Слов не разобрать. Полина подходит к окну. На улице стайка девчонок — видимо, школьниц. Они орут друг на дружку и то собираются в кучку, то снова расходятся. Час ночи. Полина, внутренне сжимаясь, слушает грязную брань и дикие выкрики. Пьяные они, что ли? Или обкуренные? Наконец девицы скрываются за углом, их возгласы постепенно затихают. Полина возвращается в постель. Сна ни в одном глазу, на сердце смутное беспокойство. Очумелые подростки разбередили ее собственную безотчетную тревогу, так что наутро Полина чувствует необъяснимое желание позвонить Терезе, хотя уже завтра возвращается в «Дали».

— Привет. Сделай одолжение, проверь, не выключила ли я автоответчик? — говорит она и добавляет: — У вас все хорошо?

— Все замечательно, — отвечает Тереза чуть удивленно: она уловила тревогу в голосе матери. — А у тебя как?

— У меня отлично. Завтра приеду.

Полина стоит у окна в «Далях» и держит на руках Люка. Тот указывает на улицу — величественно — всей пятерней, и сообщает: «Па!» Это значит: вон мой папа. Он и вправду там, разговаривает с Кэрол на залитой солнцем дороге. Морис шевелит траву носком ботинка и жестикулирует. Видно, что он в ударе: произносит длинную и, возможно, интересную речь. Кэрол задумчиво жует колосок, сорванный на поле Чонди (пшеница там как раз достигла молочной спелости). Солнце блестит на гладком золотом шлеме ее волос. Она запрокидывает голову и хохочет.