Жаркий сезон - Пенелопа Лайвли

Впрочем, она не чувствует себя обделенной, хотя со временем почувствует. Общественное мнение еще не провозгласило, что ей положено нечто большее, и к тому же она счастлива. У нее есть горячо любимый муж и желанный ребенок. Да, временами ей скучно. Она хотела бы много такого, чего сейчас не может — спокойно почитать книжку, сходить в кино, съездить в другой город, сорваться с места, потому что ей пришла такая прихоть, — однако это не такие уж большие потери. У нее есть Тереза — весь день, каждый день. И Гарри — время от времени.

Одна студентка сказала как-то: «Господи, до чего же вам повезло выйти замуж за Гарри!» Нахальная девица. Как будто Гарри из множества претенденток по какой-то необъяснимой причине выбрал ее, Полину. На самом же деле она отнюдь не страдала от недостатка ухажеров. До Гарри у нее был американец, аспирант (эта история будет аукаться ей до конца жизни). Были и другие. Последний из них познакомил ее с Гарри, который сперва показался Полине наглым и неприятным. И тут Гарри повел на нее целенаправленную атаку. Теперь он был не наглый, а яркий и необычный. Старый приятель по контрасту с ним выглядел скучным. Гарри объявил, что намерен летом проехать на машине через Соединенные Штаты, и позвал ее с собой. Приказным тоном. Она подчинилась.

Тот город с соборной площадью для нее навсегда законсервирован в определенном отрезке времени, и Полина была неприятно поражена, когда увидела на главной улице филиалы лондонских магазинов — книжного «Уотерстоунса» и канцелярского «Райманса». В этих новшествах был оттенок предательства, как будто город обязан сохраняться неизменным, чтобы она могла спокойно оставить его в прошлом, как оставила в прошлом годы замужества. Теперь они не более чем период тяжелой болезни, выпавший из жизни промежуток, когда она страдала загадочным недугом — любовью к Гарри. Любовью? Нет, думает Полина, сравнивая тогдашнее свое чувство с тем, что испытывает к Терезе, к Люку. Нет, это была не любовь. Страшная всепоглощающая потребность. Иррациональная одержимость. Рабство.

Подъезжая к «Далям», Полина видит Терезу с Люком на проселочной дороге. Тут большая грязная лужа, которую Люк обожает. Он собирает палочки и бросает их в воду. Тереза следит за ним и одновременно за дорогой. Она подходит к машине:

— Морис уехал сто лет назад. А ему всего-то надо было в поселок за марками.

— Мы встретились и выпили по чашке кофе. Сейчас он, наверное, едет домой.

На лице Терезы явственно проступает облегчение. Она уже вообразила автомобильную катастрофу. Полина знает, что это так, поскольку сама много раз мысленно рисовала подобные картины. Теперь Тереза вновь счастлива. Жизнь прекрасна. Тереза умиротворенно смотрит на мать и начинает рассказывать, что тракторист сажал Люка к себе в кабину — наверняка малышу было страшно интересно. Они обсуждают цветок, который растет на обочине. Обе не знают, как он называется. Мышиный горошек, говорит Полина. Львиный зев, предполагает Тереза.

И Полина, глядя на Терезу, вспоминает слова Мориса о том, что она изменилась. Для Полины новая Тереза настолько привычна, что изменения почти не ощутимы. В ней появились некая глубина, некий внутренний покой и устойчивость. Не сказать что Тереза стала намного старше — скорее она обрела зрелость, словно яблоко, которое наливается летним румянцем.

Они стоят на припеке рядом с «Далями», как, вероятно, стояли многие женщины до них, ненадолго оторвавшись от хозяйственных дел. А рядом, в отдельной темпоральной капсуле, Люк целиком поглощен лужей, постигает разницу между мокрым и сухим, мягким и твердым, исследует плавучесть, силу тяжести, отражение и пористость. И еще боль, потому что спотыкается и ушибает коленку о камень. Люк орет, с изгороди взлетают вспугнутые птицы. Тереза берет его на руки и говорит:

— Смотри! Смотри, кто едет!

Средь зеленого моря пшеницы как раз показался автомобиль Мориса. Люк перестает плакать и неуверенно улыбается. Тереза сияет.

Пятнадцатое июня. Середина года, середина недели, середина утра. «Дали» утопают в буйной растительности. Обочины проселочной дороги расцветились дикой гвоздикой, васильками, белыми сугробами сныти. Живые изгороди усыпаны зонтиками бузины. В воздухе разлито ощущение завершенности: стремительный майский рост достиг своей нынешней полноты и замер. Только пшеница еще растет. Зеленая шерстка превратилась в глубокое море, волнующееся под порывами ветра. Полина наблюдает за всем этим из окна. Пейзаж преображается каждый день, следуя собственной неумолимой логике и метаморфозам погоды. Чаще всего Полина любуется небом. Сияющие кучевые громады сменяются млечной перистой рябью или предзакатной лимонной желтизной, переходящей в зеленоватую синь. Погода — спектакль, за которым с интересом следишь всегда — переворачивая машинописную страницу, открывая книгу или беря телефонную трубку.

Полине думается, что она, наверное, первая из здешних обитателей воспринимает погоду как эстетическое развлечение. Те, кто жил тут раньше, глядя в окно, думали, предстоит ли им вымокнуть до нитки, замерзнуть до костей или вспотеть от жары. Возможно, кто-то из них все равно примечал сияющее облако или светлую волну, пробегающую по молодой пшенице, но по большей части погода была для этих людей жестоким и своевольным диктатором. Для Полины дождь или солнце определяют только одно: возникнет ли у нее соблазн прогуляться по дороге до тропинки, ведущей на гребень холма, захочет ли она посидеть после ленча в саду или посвятит работе весь день? Впрочем, последние недели погода изумляет ее своей непредсказуемостью, почти не ощутимой в городе. И еще изумляет время. В «Далях» оно раздваивается. Есть смирное, измеряемое время мигающих зеленых циферок на кухонных приборах, на панели факса или на страницах Полининого дневника. И есть время, которое происходит за окном и проявляется в цветах и листьях, в зеленых стеблях пшеницы и растущей температуре. Время, не окультуренное Гринвичем и григорианским календарем.

И внезапно оказывается, что уже середина июня и Полина шесть недель не была в Лондоне. Ей надо проведать квартиру. Сделать кое-какие деловые визиты. Сходить к парикмахеру, повидаться с друзьями, в частности с Хью. Полина снимает телефонную трубку и условливается о нескольких встречах.

Когда позже она говорит дочери, что на следующей неделе планирует дня два провести в Лондоне, та отвечает:

— Хорошо. К твоему отъезду Морис как раз успеет вернуться.

— Морис уезжает?

— Ему тоже надо в Лондон. Забрать кое-какие книжки и взять интервью у одного человека в Совете по туризму.

— А ты почему с ним не едешь? — спрашивает Полина после недолгого молчания.

— Незачем огород городить. Морис будет все время в делах, с тем же успехом я могу оставаться здесь. — Судя по голосу, Тереза ничуть не огорчена. Она пересаживает Люка на другое бедро и продолжает: — И вообще, пока погода такая замечательная, за городом лучше.

— В общем, да, — соглашается Полина.

И впрямь, солнце светит день за днем, иногда с ясного неба, иногда через легкую дымку.