Время черной звезды - Татьяна Воронцова

– Почему? Боялся получить отказ?

– Нет, – смеется Деметриос и раскусывает очередной орешек, – этого я никогда не боялся.

– Какая самоуверенность!

– Какая поспешность суждений! Я не боюсь отказов не потому, что уверен в собственной неотразимости, а потому, что признаю за женщиной право на отказ. Включая в свои планы других людей, не следует забывать об их свободной воле.

Бросив взгляд на тонкие, благородные черты его лица, Ника украдкой вздохнула. Сидеть с ним рядом вот так. Сверху смотреть на знаменитое святилище среди масличных рощ, посвященных Аполлону. Это ли не счастье? Может, да. Может, нет. Часто ли человек осознает свои истинные желания?

– Ладно, так что там с женщинами Афин? Их царицы совокуплялись с богом, и по этой причине все афинянки считали себя его избранницами?

– Все жители города, Ника. Все жители города. Но не в том смысле, в каком считали себя избранными, скажем, евреи. Задачей евреев было выделение, обособление, греки же – что в Аттике, что в Беотии, что в Фокиде, – напротив, стремились приобщиться, войти в поток. Просто делали это в соответствии с местной традицией.

– Эти местные традиции сильно различались между собой?

– В общем, да. Начнем с того, что в Аттике дионисийский год был действительно годом, который подразумевал все празднества в честь Диониса, неизменно повторяющиеся в одно и то же время. В Беотии же и в Фокиде господствовал двухгодичный период, не тождественный годовому. Афиняне, надо сказать, считали крайне важным свое участие в отправлении этого культа и посылали своих женщин в женскую коллегию, проводившую в Дельфах особые мероприятия двухгодичного периода. Это происходило ежегодно, ибо триетерида включала в себя два подобных, пусть и не равнозначных, празднества.

– Так значит, триетерида – изобретение дельфийцев?

– Нет-нет. Двухгодичный культ был распространен по всей территории Греции. Также не следует забывать об архаичной форме жертвоприношения на Крите, где каждый второй год разрывали на части живого быка. Если бы такая форма почитания Диониса была введена дельфийцами, ее почти наверняка практиковали бы и афиняне, но к афинянам Дионис пришел другим путем, когда в других местах уже существовала триетерида. Тем не менее сознание взаимосвязи с той древней религиозной традицией, для которой был характерен двухгодичный период, сохранилось или, быть может, пробудилось заново после того, как в Аттике был утвержден годичный культ и разница в проведении празднеств стала очевидной.

Один вопрос давно уже вертится у нее на языке, но она никак не решается его задать. Вместо этого возвращается к разговору про ухаживания.

– Ты говорил, я похожа на девочку, в которую ты был влюблен двадцать лет назад. А ты ухаживал за ней? А почему за мной не ухаживаешь? Раз я на нее похожа. Или… – тут начинается кокетство, – или ухаживаешь, я просто не понимаю, что происходит?

Минуту или две Деметриос смотрит на нее, не говоря ни слова. За это время выражение его глаз столько раз меняется, что Нику охватывает беспокойство. Может, она позволила себе лишнее? Вблизи хорошо заметно, что он не так уж молод, объект ее желания. Загорелая кожа лица иссечена тончайшими морщинками. Около наружных уголков глаз морщины глубже, резче, острее. Как стрелы. Из-за них взгляд кажется пронизывающим, чуть ли не инквизиторским.

– Похожа, да, – наконец произносит он, легко одерживая победу в этом поединке. – Только у той девочки были длинные, длинные волосы. – Он проводит пальцами по спине Ники чуть выше поясницы, отмечая длину волос. – Учителя требовали, чтобы на время занятий она заплетала их в косы или собирала в хвост. Ей приходилось слушаться, чтобы не быть изгнанной из класса, но после уроков первое, что она делала, сбегая на первый этаж, это щелчком расстегивала заколку, позволяя длинным светлым прядям рассыпаться по плечам.

– Она была блондинка?

– Да. Ее семья переехала из другого округа, поэтому Катя училась в нашей школе только один год, последний перед выпуском. Надо сказать, до ее появления в классе уже имелась признанная красавица, за которой традиционно увивались неформальные лидеры, и по законам жанра симпатичной новенькой предстояло занять почетное второе место, но во внешности Кати и в манере держаться было нечто такое, что побуждало либо присудить этой девушке абсолютную победу, либо оставить вне конкурса.

Он говорит, а рука тем временем осторожно поглаживает спину Ники, подбираясь к поясу джинсовых шорт. Ей оставалось только делать вид, что она ничегошеньки не замечает, и втайне наслаждаться его прикосновениями, замирая от любопытства: что же дальше? Пальцы его, сухие горячие пальцы мужчины, ласкают полоску кожи между поясом шорт и краем майки – полоску, обнажившуюся совершенно случайно, когда Ника чуть подалась вперед, положив локти на колени. Случайно, как же…

– Пока лидеры решали что делать, продолжать рвать друг другу глотки, добиваясь благосклонности Первой Красавицы или осчастливить своим вниманием новенькую, я успел подружиться с ней. Начинал как форменный идиот. На лестнице, где она имела обыкновение снимать свою заколку, догонял ее и делал это сам, опережая привычное движение Катиной руки буквально на секунду. Затем с улыбкой передавал заколку ей и шел дальше, уже не оглядываясь.

– Хитро!

– Я ничего не продумывал, у меня не было никакого плана завоевания девицы. Просто делал что хотел.

Интуитивно выбрал правильный путь. Как сейчас – через эти неназойливые поглаживания, заставляющие ждать продолжения.

– Я видел, что она тоже получает удовольствие от игры, и однажды, завладев заколкой, не отдал ей, а демонстративно зажал в кулаке. Возмущенная, она набросилась на меня, но я то прятал руку за спину, одновременно отступая и поворачиваясь, так что Кате не удавалось ее поймать, то поднимал вверх, так что она попросту не могла до нее дотянуться. Рассердившись уже всерьез, моя принцесса принялась колотить меня обеими руками по плечам, вернее, по всему, до чего смогла дотянуться.

– Девочка, нападающая на мальчика, – шепотом комментирует Ника. – Очень эротично.

– Что мне оставалось делать? Конечно, спасаться бегством. Я хотел покинуть здание школы, чтобы решающая битва состоялась подальше от посторонних глаз. Как молодые животные, охваченные весенним безумием, мы пронеслись по коридору и выскочили на улицу. Пересекли школьный двор. Ученики старших классов расступались, освобождая дорогу, и с завистливым любопытством смотрели нам вслед. Некоторые выкрикивали пошлости. Все было слишком очевидно.

Ни слова больше. Теперь говорить должен только он. Сидя без движения, без звука, Ника жадно всматривается в его лицо. Лицо мужчины, который больше месяца назад, как она старательно себя убеждала, не понравился ей. Теперь же ей нравится в нем все: прищуренные серые глаза, маленькая трещинка на нижней губе, не очень гладко выбритый подбородок… Он говорил, и временами его дыхание обдавало ее щеку чистой жаркой волной.

– За отдельно стоящим зданием спортзала, где во время перемен курили старшеклассники, а после уроков не появлялся уже никто, я остановился и повернулся лицом к своей преследовательнице. Раскрасневшаяся, запыхавшаяся, она врезалась в меня с разбегу и тут же вцепилась в запястье моей правой руки. Теперь я позволил ей это сделать. «Отдай сейчас же, слышишь?» – прошипела она, задыхаясь. Ее светлые волосы растрепались, повлажнели у корней. Подол белой блузки выбился из-за пояса школьной юбки. Я сходил с ума. – Тихий вздох, пауза. – Я ответил: «Возьми». И прислонился спиной к стене. Вдоль забора росли деревья вперемешку с кустарником, так что редкие прохожие вряд ли могли увидеть нас с улицы. Катя попыталась разжать мои пальцы, но у нее ничего не вышло. В то время я уже умел складывать пальцы в кулак. – Робкая улыбка. – Следующие ее действия были простыми и предсказуемыми. Она вонзила мне в тыльную сторону ладони свои острые ноготки. Нет, не расцарапала… растерзала в клочья. Вообще я в курсе, что женщины в любовной горячке царапаются, но эта девочка превзошла всех, кто был и до нее, и после. И опять хочу спросить: что мне оставалось делать? Ты знаешь. Ведь я стремился пробудить в ней желание. Значит, должен был улыбаться со стиснутыми зубами, глядя ей в глаза, а потом – вымазать своей кровью ее полураскрытые губы. Да, ей пришлось попробовать на вкус мою кровь, потому что, когда она исчерпала весь свой запас кошачьих штучек, но заставить меня разжать пальцы так и не смогла, я рывком повернул ее и прижал спиной к стене, к тому самому месту, где недавно стоял сам, и поцеловал. Мы поменялись местами. Вечером она уже лежала в моей постели – спасибо отцу, который был в отъезде, и матери, работавшей в больнице сутки через двое, – и я впервые в жизни заполучил девственницу. Я тоже взял ее кровь.