История Израиля. От истоков сионистского движения до интифады начала XXI века - Анита Шапира

деревьев; двадцатое таммуза, день Герцля; и праздник Хануки, который превратился из празднования чуда с маслом в празднование героизма Маккавеев. Подчеркивалось скорее сельскохозяйственное значение трех праздников паломничества (Песах, Шавуот и Суккот), нежели их религиозное значение. Именно учителя организовывали экскурсии к историческим местам, таким как могилы Маккавеев и Бейтар, уделяя первоочередное внимание местам, связанным с героизмом и славой прошлого. Так они прививали знания и любовь к своей стране. Для них религиозные памятники, такие как могилы патриархов в Хевроне или могила праматери Рахили, были нежелательными. Основание в 1903 году Ассоциации учителей, первого подобного национального органа, отразило глубокое самосознание учителей и их веру в то, что они взяли на себя ответственность за предприятие с большим историческим значением.

В этом молодом обществе Библия была основополагающим текстом. Ицхак Табенкин, лидер рабочего течения, писал: «Библия была своего рода свидетельством о рождении, которое помогло разрушить барьер между человеком и страной и взрастило “чувство родины”… Это проявлялось в тесном, прочном контакте с Книгой и в то же время в чем-то столь необычном для рабочих – Библии находили почти в каждой рабочей комнате»[68]. Библия символизировала связь с национальным прошлым. Это был путеводитель по фауне и флоре страны, а также к местам древних поселений, которые на протяжении поколений были покрыты пылью, а теперь вновь обнаружены – поражающие воображение места, такие как гора Гильбоа, броды реки Иордан и долина Аялон. Это сохранило историческую память – то, что Ахад ха-Ам называл «книжной памятью»[69], – а также конкретизировало Землю Израиля, образуя прямую связь между прошлым и настоящим. Это было источником национальной гордости, доказательством еврейского творчества на земле Родины.

Но Библия также была текстом, полным универсального стремления к справедливости между народами, социальному равенству и миру во всем мире. В ней можно найти доказательства доктрин Ахад ха-Ама и Бердичевского. В конце первого десятилетия XX века разгорелись споры о том, как преподавать Библию в еврейской гимназии в Яффо (которая вскоре стала гимназией Герцлия в новом городе Тель-Авив), отражавшие различное отношение к значению Библии в националистическом контексте. Учитель Бен-Цион Моссинсон преподавал Библию в духе библейской критики Юлиуса Велльгаузена, рассматривавшего Библию как литературу, написанную людьми, которую можно критиковать и исправлять. Залман Эпштейн, умеренный религиозный сионист, и даже Ахад ха-Ам рассматривали эту концепцию как оскорбление наиболее фундаментальных исторических ценностей страны. Молодое поколение, однако, охотно поддерживало светское отношение к Библии, пыталось понять ее в современном буквальном духе через филологию и археологию, без слоев традиции, окружавшей ее на протяжении поколений.

Посредством Библии Моссинсон стремился привить своим ученикам любовь к Земле Израиля и неприятие жизни диаспоры. Таким образом, он создал психологический разрыв между «здесь» и «там», при этом присвоив Библии понятие «здесь». Этому противоречивому подходу противостояли многочисленные учителя, но он был близок по духу «родным» инстинктам, которые развивали сами студенты.

К 1910 году в Палестине было несколько ведущих газет. Hatzvi («Газель») и Hahashkafa («Перспектива»; она регулярно меняла свое название, чтобы избежать турецкой цензуры) Элиэзера Бен-Иегуды, они выражали франкофильские взгляды семьи Бен-Иегуды. Другими были Haherut («Свобода»), иерусалимская сефардская газета; Hapoʻel Hatzaʻir, орган этой партии; и Haʻahdut («Единство»), газета Poalei Zion, после недолгой попытки опубликовать журнал на идише партия приняла принцип, согласно которому иврит был доминирующим языком в Палестине.

Существовали десятки образовательных учреждений, связанных с национальной школьной системой, от детских садов до средних школ, семинаров для учителей, школы искусств Бецалель, консерватории и т. д. Несмотря на то что большинство студентов обучались в традиционных хедерах или образовательных программах благотворительных организаций, таких как французский Всемирный еврейский союз и немецкое общество Ezra, культурный климат страны был сформирован национальной системой образования. Буржуазная интеллигенция в Яффо (после 1909 г. – Тель-Авив) или Иерусалиме нашла общий язык с трудящимися Второй алии; вместе они провели кампанию по внедрению ивритской культуры в еврейский мир Палестины, и их союз сформировал эту культуру.

В то время доля писателей и других деятелей культуры была довольно высока среди евреев в стране. Кто-то из этой интеллигенции прожил здесь недолго, кто-то – много лет. Среди них были С. Бен-Цион, Й. Х. Бреннер, А. Д. Гордон, Давид Шимонович, Ш. Й. Агнон, Аарон Харевени, А. З. Рабинович и Моше Смилянский. Они стремились распространить интеллектуальную ивритскую культуру – в основном в форме литературы, – но столкнулись с двумя трудностями: во-первых, большинство ишувов в недостаточной степени знали иврит, чтобы получать удовольствие от чтения этой литературы, а во-вторых, предпочитали популярную культуру – и на идише. Каждый раз, когда в Яффо ставили пьесу на идише, она собирала огромную аудиторию обычных людей, которые жаждали развлечений на своем родном языке, развлечений, которых, к сожалению, не хватало на академических лекциях на иврите, читавшихся в клубах политических партий или в гимназии Герцлии, центре ревностного распространения иврита. Людей также привлекали цирк, шествия, гимнастические представления или кино, появившиеся в это время. Для интеллигенции это были унизительные проявления дешевой культуры, недостойные проекта национального возрождения, но они были более востребованы, чем высокие произведения на иврите, изобилующие националистическими посланиями. Конкуренция между идишем и ивритом привела к столкновениям между фанатиками иврита и носителями идиша. В своих домах иммигранты по-прежнему говорили на своем родном языке; простые люди говорили на идише, более образованные – на русском или немецком, а выпускники Союза – на французском. То были молодые люди, получившие образование в Палестине, для которых иврит служил разговорным языком.

Несмотря на конфликты, сформировалось ивритоговорящее сообщество, которое в течение нескольких лет продемонстрировало свою силу против внешнего культурного давления. Первое событие, доказавшее существование культуры на иврите, вошло в историю как «дело Бреннера». Бреннер, заслуживший высокую репутацию в писательском сообществе и среди работников Второй алии, опубликовал в Hapo’el Hatza’ir статью под названием Al Hizayon Hashmad («О феномене обращения»), где утверждал, что обращение в христианство не стоит большого обсуждения, поскольку те, кто обратился, в любом случае потеряны для еврейского народа, у которого есть гораздо более важные проблемы. Он приправил свои замечания провокационной критикой высокого статуса Библии в национальной и раввинистической учебной программе, даже добавив, что он не полностью отвергает Иисуса из Назарета как историческую личность. Статья вызвала большой резонанс в диаспоре, и Ахад ха-Ам призвал Одесский комитет прекратить финансирование Hapo’el Hatza’ir. Когда комитет проинформировал газету о своем решении возобновить финансирование только после смены редакционной коллегии, в Палестине начался всеобщий протест среди писателей и интеллигентской общественности. Было немыслимо, чтобы толстосумы Одессы контролировали общественное мнение в Палестине. Буржуазия и социалисты, образованные люди из мошавов и городская интеллигенция