Не предавай любовь. Книга 2 - Тата Ефремова

>очень тебя понимаю, — написала Катя.

>ну что? на раз-два-три выходим?

>ага!

Беседа «Лицей номер 17. Бывших одноклассников не бывает» исчезла из списка чатов, Катя облегченно выдохнула.

> cпорим, нас сейчас Элька в отдельный чатик закинет?

Оксана угадала. Список обогатился еще одной беседой: «Верные (зачеркнуто) вредные подруги».

>вот вы, девчонки, противные! — написала Эля. — жалко было с классом потусоваться?

>жалко — ответила Оксана. — мне реально жалко времени на Гурмина и Утехина.

>бессердечные! про гурмина знаете?!!! — написала Эля. — ну типа про его проделки в школе. про его главную!!! победу?

Катя живо представила возбужденное лицо Миулиной. Она такая же, как раньше. Блин, как же классно снова общаться втроем!

>если ты про аришу, то мы знаем, — напечатала Бобринюк. — это полный пипец, конечно

>обидно! хотела вам сплетню рассказать, а вы знаете!

Девчонки продолжали сыпать сообщениями. Катя не отставала. Ни Эля, ни Оксана ни разу не спросили про Глеба. В том чате, который Катя удалила, Никитина не было.

В голове у Кати вертелась фраза Эли про Гурмина. Именно благодаря Оксане год назад Катя окончательно дала Матвею от ворот поворот. А ведь он был настойчив и очень терпелив.

… Глеба на занятии кружка не было. Майкл раздал студентам материал (к удивлению Кати, сегодня их собралось аж семеро — литературный клуб привлек новых участников) и, пока они знакомились с текстом, тихо спросил у сидевшей ближе к нему Кати:

— А где Никитин, не знаешь?

Катя покачала головой. Майкл раскрыл было рот, но отвлекся на сообщение в мобильном и тут же посветлел лицом:

— Это как раз Глеб. А, ну все понятно.

— Что… понятно? — вырвалось у Кати.

— Он заболел. Зайдет позже за материалом. Я ведь как раз приготовил на сегодняшнее занятие его любимых американских трансценденталистов. Катя, ты кого возьмешь? Выбирай поэта или прозаика для проекта, — терпеливо повторил Майкл, потому что Катя «зависла».

Она встрепенулась, посмотрела в свои листочки.

— Глеб высказал желание писать о Хупере. Тебе предлагаю Маргарет Фуллер, — продолжил Майкл. — Интересная и трагическая судьба. И у писательницы, и у её произведений. Материала мало, поэтому вот, — молодой человек протянул Кате потрепанный голубой томик с названием по-английски. — Вы как-то с Никитиным поделите между собой. Страницы переснимите или ксерокс сделайте. У Глеба принтер с копированием.

— Да, конечно, — Катя быстро засунула книгу в рюкзак. — Я к нему зайду, занесу.

Занятие прошло… кажется, неплохо. Катя витала мыслями где-то далеко. В коридор она вышла последней, голубой томик жег ей руку.

Она постояла у двери блока Глеба, восстанавливая дыхание. Постучалась. Лучше бы его не было дома, тогда она оставит записку, а книгу…

За дверью раздались шаги. Катя оказалась лицом к лицу с Глебом… и охнула. Подбородок парня играл всеми оттенками желтого и зеленого. Он был голый до пояса. На предплечье и ребрах расплылась целая карта синяков.

А Глеб… задорно улыбнулся.

— Билирубин, — сказал он весело.

— Что?

— На этой стадии в гематоме выделяется билирубин. Поэтому я такой красивый, как флаг Габона.

— Что? — растерянно повторила Катя.

— Заходи. Ты пришла поговорить?

Глеб развернулся и ушел вглубь комнаты. Катя невольно последовала за ним. Разговор! Они ведь договаривались поговорить. Нет, только не сейчас. Значит, это Глеб. Это с ним подрался Арсений.

— Наверное, отложим наш разговор. Ты весь в синяках, — сказала Катя.

— Но рот-то у меня цел. Даже все зубы на месте.

Теперь стало понятно, почему Глеб обнажен до пояса — он собирался намазаться мазью от ушибов. У него не получалось рассмотреть внешнюю часть предплечья, и он пытался вывернуть руку.

— Давай я помогу, — дернулась Катя, положив книгу на полку.

— Угу, подержи, — Глеб взял с полки и протянул ей зеркало в овальной оправе. — Не пойму, почему сильнее всего болит именно там. А! Теперь понял. Когда это я так приложился. Не помню. А! Помню.

Ему, кажется, было смешно. А Катя умирала от жалости и чувства вины.

— Это была драка, да? — хрипло спросила она.

— От тебя ничего не скроешь, — с улыбкой согласился Глеб.

— Я помажу.

— Только не ребра. Боюсь щекотки.

Когда Катя убирала на полку зеркало, в нем отразились их лица. Глеб смотрел на нее так нежно и мягко, что нахлынуло дежавю: школа, последний урок, она пишет что-то на доске, косится и ловит взгляд с последней парты. Ее словно обнимают… на расстоянии. И становится… тепло.

— Я тебя видел, — сказал вдруг Глеб, глядя как раньше, исподлобья. Такой взгляд бывал у него, когда он ожидал, что с ним будут спорить, но уступать не собирался. — Утром. Ты шла на пары. И ночью, через окно. Да, я следил. Мне нужно было знать, что с тобой все в порядке. Если бы что-то было не так, я бы вернулся и убил его.

Глеб

Катя молчала. Глеб понял ее по-своему.

— Прости, что сразу не вмешался. Я просто сначала подумал… что вы типа вместе. Ну это тупо, конечно, да — подумать такое. Дело в том, что я вообще тогда туго соображал. Я не знал, что он нарик и сволочь. Что? Я поступил негуманно, так? Сейчас скажешь, что мордобоем проблемы не решаются? Лучше бы я с ним поговорил, да? Мы бы поговорили, все обсудили, обмусолили, и этот му**к признал бы, что неправ. И извинился? Так?

К концу тирады Глеб раздраженно повысил голос. И все же это был… прежний Глеб. Вспыльчивый и бескомпромиссный. Катя встряхнулась, спросила у себя самой: что ты делаешь? За тебя заступились, а ты уже разомлела. Забыла про предательство? Про Сашу забыла?

— Если бы ты не избил Юдина, я бы сама наняла кого-нибудь, чтобы его избили, — холодно сказала Катя.

У Глеба комично вытянулось лицо:

— Кто ты, незнакомая девушка? Что ты сделала с моей Катей?

Это «с моей Катей» ударило в голову, как пузырьки шампанского. Глеб быстро, в нарочито грубоватой манере сгладил неловкость:

— О, май гад! Неужели? Самарскую изменила сама жизнь?!

— Именно, — Катя усмехнулась. Что ж, Глеб прав — изменила. — Давай сюда мазь.

— И никаких больше: все можно простить, понять и принять? — вкрадчиво продолжил Глеб, передав ей тюбик.