Двор льда и пепла - Л. Дж. Эндрюс

только тиморцы узнали, что он был приближенным Сола, его увели. Всю ночь мы слушали крики.

На следующее утро Сол набросился на стражника.

– Да, и о нем тоже. Но не только. Они причиняют боль всем, кого я люблю. Они забрали Херью и маму. Они заставляют нас смотреть, как пытают отца. Заперли тебя здесь, чтобы я видел, как ты слабеешь, – Сол уронил голову на руки, и голос его сломался. – Я не могу спать. Не могу закрыть глаза, потому что мне кажется, что стоит мне оставить тебя на секунду, и я больше никогда тебя не увижу.

– Сол! – со злостью оборвал его я. – Я ничего не значу. Не позволяй им использовать меня против тебя. Умру и умру. А ты – надежда Этты. Тебя выбрала сама судьба, и ты вернешь все свои права. Не смей сдаваться из-за меня. Пусть твое сердце станет камнем, если потребуется.

– Убогим же я стану существом с каменным-то сердцем.

– Оглянись вокруг, братец. Убогому существу – убогое существование.

Сол криво усмехнулся. Он был так похож на отца – гораздо больше, чем я. Еще одно доказательство, что он рожден был стать королем.

– Пусть они издеваются над моим сердцем сколько хотят. Пока мне больно, я буду знать, что оно у меня есть. Признаюсь, если тебя не станет, часть меня умрет вместе с тобой. Они используют мою любовь против меня, это правда. Но я никогда не пожалею, что любил. Даже такого дурачка, как ты.

Я засмеялся. Если это можно было так назвать – смешок больше походил на сухой кашель.

И все же он был первым за несчетное число дней и ночей, в которые я и подумать не мог о том, что все еще умею смеяться.

Я вздрогнул и проснулся. Прохладный ветер навевал воспоминания о тех зимних ночах и обжигающе холодных кристалликах инея. Кто-то укутал меня в тяжелый мех. Я завернулся в него, как будто снова мучился от холода на семи ветрах, застонал и попытался сесть, но мир завертелся волчком.

– Ляг, – велел мягкий голос. Знакомый и ласковый. – Ты потерял много крови.

– Ведешь себя с ним так, как будто он добрый и пушистый. Скольких людей он перебил?

Я потер лоб, чувствуя, что меня шатает даже в постели. Откуда тут постель? Кто про меня говорил?

– Не кричи. Ты злишься только потому, что он тебе нравился, и ты чувствуешь, что тебя предали. Хватит уже.

– А ты защищаешь человека, который лгал тебе и подверг огромному риску.

– Он спас нас, Маттис.

Маттис? Я знал это имя. Оно блуждало в дымке, расплывшейся по моей голове, и никак не могло найти свое место.

– Ты просто отказываешься видеть правду, потому что он тебе нравится, признай это.

– Маттис, если тебе нечем заняться, иди сделай что-нибудь полезное. Например, поговори с Сивери. Или вы так и будете яд копить?

Дверь закрылась с тихим стуком, и туман резко рассеялся. На лоб легло что-то холодное и влажное. Я хотел смахнуть его, но кто-то поймал мою руку.

– У тебя жар. Позволь мне помочь.

Я с трудом открыл глаза. Тьму отгоняли бледный рассвет за окном и несколько свечей на столике возле кровати. Потом я увидел ее голубые глаза и белые волосы, рассыпавшиеся по плечам. Я долго смотрел на нее, не обращая внимания на собравшуюся в груди тяжесть и на то, как от ее прикосновения становилось лучше, чем от тысячи трав.

– Элиза, – прохрипел я. Во рту была пустыня.

– Я здесь, Вален, – прошептала она. В груди разлилось приятное тепло. Как же сладко было слышать свое имя – настоящее имя – из ее уст. Она произнесла его вслух, значит, мы были одни.

– Что случилось?

Она снова протерла мне лоб и вздохнула.

– Ты снова решил стать героем и прыгнул под стрелу. Эта твоя привычка просто ужасна.

В голове все еще витали остатки тумана, и я бессильно протянул руку, водя дрожащими пальцами. Она позволила мне эту слабость и прижалась лбом к моему. Сквозь дымку я обводил ее лицо и губы. Безумие овладело моим языком, и я не успел остановить сорвавшуюся с него правду.

– Я скучал по тебе.

О щеку разбилась горячая капля. Боги, она плакала. Я никогда не умел вести себя с женщинами, и, очевидно, отсутствие практики это только усугубило. Но она удивила меня. Ее теплые ладони обхватили мое лицо, посылая приятную дрожь по всему телу, и Элиза прижалась к моим губам нежным поцелуем.

Как я мечтал о нем.

Этот поцелуй проник в каждую частичку моего тела, в каждый уголок души. Я должен был бежать от него, как от огня.

Если прошлое меня чему и научило, так это тому, что лучше спрятать сердце за каменной стеной, чем выдать тех, кого любишь.

Поэтому я знал, что убегу. Ради нее.

Но вместо этого целовал в ответ. Мягкими, непослушными губами.

Я убегу завтра.

Элиза провела пальцами по моему лбу и отстранилась. Меня снова тянуло во тьму. Я дрожал от холода, но в то же время мне было жарко, как в печи. Лицо Элизы растворилось перед глазами, и я снова погрузился в беспокойный сон.

* * *

Я не знал, сколько времени спал. Когда я снова очнулся, во рту было ужасно сухо. Я кое-как поднялся с кровати, пытаясь понять, где нахожусь. Отблески свечей плясали по странной комнате в доме, будто бы сплетенном из веток и мха. На мне не было рубашки.

Я сжал в кулаке провидческий камень, так и висевший у меня на шее. Сила его исчезла, но он странным образом успокаивал.

Вода, нужно было найти воду. Потрескавшиеся губы саднили при малейшем движении. На прикроватной тумбочке обнаружилась глиняная чаша. Наверняка этой водой меня обтирали, чтобы успокоить лихорадку, но мне было все равно, и я опрокинул ее в рот. На вкус было ужасно, и на зубы попала куча семян, но жажда немного отступила.

В боку кольнуло, и я опустил взгляд. Талию перетягивала льняная повязка. Нос обожгло зловоние. Я осторожно отодвинул ткань. Рана была покрыта мерзкой на вид коричневой пастой, вокруг нее коркой засохла кровь.

Я попытался вспомнить, что случилось. Тюрьма, стрела. Ласковые руки. Нежный поцелуй.

Здесь была Элиза. И еще раньше – в тюрьме. Это благодаря ей я оказался в этом доме, где бы он ни находился.

Я вернул повязку на место и взялся за ремень. От штанов несло потом и кровью. Хотелось помыться или хотя бы переодеться в чистое.