Записки бродячего врача - Иосиф Львович Раскин

Это были шавки размером от болонки до овчарки, откровенно беспородные, но при ошейниках и очень вежливые. Они обежали весь зал, лизнув подставленные ладони, и попытались забраться на сцену, но тут контрабасная девица возмутилась и, лихо фехтуя смычком, обратила меломанов собачьих в беспорядочную ретираду.

Но уже становилось поздно, надо было возвращаться в город, вставать утром на работу и вообще всячески продолжать жить и исполнять свои обязанности. Но я обязательно вернусь в Мадрид и тогда уж точно спляшу. А может быть, даже спою. Ничто меня не остановит.

Утиная охота

В нежном детстве, по свидетельству очевидцев, я выходил во двор играть не иначе, как строевым шагом, сжимая в руках какой-нибудь пистолет-пулемет или меч. Одними из любимейших воспоминаний у меня являются воспоминания о службе в израильской армии.

Несмотря на все это, уровень милитаризма в моей душе обычно флуктуирует на достаточно низком уровне. Конечно, как все мужчины, я люблю всякие блестящие игрушки. С удовольствием рассматриваю рыцарей в музеях или витрину с разными ружьями, от мелкашки до полуавтоматической боевой винтовки, в местном хозяйственном магазине. Но все же не настолько, чтобы принести что-нибудь такое домой. И нож, которого не постеснялся бы Настоящий Мужчина, у меня только один. С резиновой рукоятью, хищно искривленным лезвием и весь черный. Лежит в ящике письменного стола вместе с прочей канцелярской мелочью. И страсть к душегубству у меня очень умеренная. Вполне удовлетворяется рыбной ловлей.

Но вот недавно меня приятель пригласил на утиную охоту. Он страстный охотник, мой приятель. Дома у него стволов десять. Когда охота не открыта ни на кого, он ездит в пустыню и палит по железным мишеням. Чтоб форму не терять.

В общем, утки меня соблазнили. Такие вот – в духовке, прожаренные до мозга костей, с печеной айвой. И с корочкой. Действительно, сезон проходит, а у нас, как говорится, ни в одном глазу. Купил я охотничью лицензию. Она в штате Нью-Мексико недорогая. На эти деньги можно купить всего лишь уток семь. Замороженных. Но что за удовольствие покупать утку в магазине?!

Отправились мы с вечера. Можно, конечно, было поспать у себя дома и встать ранехонько, но печальный жизненный опыт подсказал нам, что встать ранехонько еще можно, но вот выйти из дома ранехонько ни за что не получится. Начинается чистка зубов, кофий, кота покормить, в туалет опять же… То ли дело на природе… Встал ранехонько, вышел из палатки и сразу упал в реку. Или наступил на дикого кабана. Никакой потери времени.

Выехали мы вечером, как стемнело, и ехали до утиных угодий долго, целых сорок пять минут по большой дороге. Там, совсем близко от этой дороги, метрах в трехстах, находится заказник – три с половиной озерца, окруженные несколькими квадратными километрами болот и зарослей. Съехали мы с шоссе и стали биваком у ворот в этот самый заказник, метрах в ста от ближнего кювета. Обстановка самая романтическая, даже во тьме ночной обзор со всех сторон до горизонта: с запада – шоссе, где время от времени яркими вспышками света обозначаются большегрузные фуры, они в работе, несмотря на субботнюю ночь; с севера – силуэт большого террикона из шлакобетона, выгруженного здесь неизвестно когда и неизвестно зачем; с юга – пустыня вся в очень колючих кустах и дохлых домашних животных; и с востока – вид на дальние селенья, мерцающие огоньками. «Казбек предо мною, один…» я. А озерца – где-то там, пониже, их и не видно.

Мы поставили свои джипы мордой к морде, сели на раскладные стульчики, зажгли газовый примус вместо костра и под изумительным звездным небом, прямо под Большой Медведицей, пили виски, закусывая колбасой, и травили истории из нашего общего израильского прошлого. Почти сразу выяснилось, что согреть на примусе виски в кружке-термосе до температуры горячей ракии практически невозможно.

А поутру…

Вообще, охота на уток – дело тонкое. Помимо ружжа и охотничьей лицензии, надо иметь манок – такую вот гуделку, звучащую, как ежик резиновый с дырочкой в правом боку, набор подсадных уток разной степени изощренности – от простых резиновых до механических с дистанционным управлением. Кроме того, существуют очень жесткие правила, призванные облегчать жизнь уткам, а охотникам – наоборот. Охотиться можно только в определенное время дня, стрелять в сидящую на воде утку нечестно, надо ее уговорить взлететь и т. д. В общем, я всего этого еще не выучил.

Поутру мы встали еще затемно, нагрузились оборудованием и отправились на позицию. И тут настал астрономический восход, окрестные горы залились розовым светом, и в ту же секунду над озерами разразилась канонада. Не знаю, сколько там было охотников, опередивших нас, но пальба шла минут десять.

Мы дошли до берега, расставили особую камуфляжную палатку, отказались от идеи лезть в ледяную воду расставлять подставных уток, зарядили ружья и стали ждать. Манок я, естественно, забыл в машине.

Утиная охота – это занятие для людей философического склада, фаталистов. Не для меня. Через пять минут ожидания мне стало понятно, что место выбрано совершено неправильно, ни одна утка в здравом уме здесь и близко не пролетит. Кроме того, их всех давно убили конкуренты. Я выбрался из палатки и с двустволкой наперевес отправился на другой берег озера. Рекогносцировка показала, что берега озерца утыканы охотниками каждые метров семьдесят, что было очевидно по стаям подсадных уток и руладам манков, доносящихся из кустов…

Я вернулся назад, мы опять заговорили за жизнь, и тут над нами пронеслась пара уток.

О боже мой! Куда делся налет цивилизованности… многовековая история еврейского народа… клятва Гиппократа?.. Остались только утка, я и ижевская двустволка… «Погоня, погоня, погоня, погоня – в горячей крови!»

Я вскинул ружье, прицелился и спустил оба курка… И не попал.

И всё. Было понятно, что я с места не сойду, пока не подстрелю себе пару уток. Тем более что это так просто. Увидел, прицелился, нажал курок… Нет, не бином Ньютона.

И вот так четыре часа пролетели… Разговоры за жизнь, затем один из нас замечает, что вот утка… почти уже пролетела… Огонь!

Когда отведенное законом время истекло, мы отправились домой, усталые, но довольные. В следующее воскресенье обязательно поедем опять.

Herodotus

Еду по неглавной дороге, которая только что петляла серпантином в теснинах между горушек, покрытых соснами и голыми еще осинами, и наконец вырвалась на простор с раскинутыми на плоских холмах полями в сетке проволочных изгородей и маленькими поселками в полтора дома. Людей не видно, и живут ли они здесь вообще?..

У дороги изредка – маленький памятник: велосипед, покрашенный белой краской и украшенный гирляндами искусственных цветов, под ним – выводок то ли пластиковых, то ли гипсовых облезлых мадонн.

Ранняя весна, поля