Алмазные псы - Аластер Рейнольдс

Может быть, Клавэйн просто придает слишком много значения этим черточкам, нацарапанным на льду умирающим человеком?

Выбросив подозрения из головы, до поры до времени, Клавэйн зашел в комнату Иверсона. Она была обустроена в спартанском, но умиротворяющем стиле, с маленьким голографическим окном на одной из белых стен. Об этом позаботился сам Клавэйн. Если бы он доверил это дело сочленителям, заполнившим главную базу американо своими герметичными помещениями, комната Иверсона была бы похожа на мрачный серый куб. Для сочленителей большее и не нужно – они передвигались в слоях информационного поля, окутывавших реальность подобно кокону. Но хотя голова Иверсона была теперь напичкана их машинами, те лишь поддерживали нормальный ход его мыслей, усиливая слабые синапсические сигналы и компенсируя плохую устойчивость нейромедиаторов.

Поэтому Клавэйн настоял на том, чтобы несколько оживить комнату; простыни и подушка Иверсона были такими же белыми, как и стены, так что его голова плыла в море белизны. Иверсону постригли волосы, но Клавэйн позаботился о том, чтобы бороду лишь подровняли.

– Эндрю? – сказал Клавэйн. – Мне передали, что вы очнулись. Меня зовут Невил. Как вы себя чувствуете?

Прежде чем ответить, Иверсон облизал губы:

– Думаю, лучше, чем можно было ожидать.

– Ух! – просиял Клавэйн, чувствуя, что с его плеч свалилась огромная тяжесть. – Значит, у вас сохранились какие-нибудь воспоминания о том, что с вами произошло?

– Я ведь умер, да? Накачал себя до отказа антифризом и понадеялся на удачу. Все получилось или мне просто снится какой-то хитровыделанный сон, пока мой мозг окончательно не умрет?

– Чертовски удачно получилось. Это был очень хитровыделанный трюк, но… – Клавэйн замолчал, усомнившись в том, что правильно использует речевые обороты Иверсона столетней давности. – Вы пошли на немалый риск, но вам будет приятно услышать, что все получилось.

Иверсон вытащил руку из-под простыни и поднес к глазам, изучая рисунок вен на тыльной стороне кисти.

– Это ведь то же самое тело, в котором я отключился? Вы не засунули меня в нутро какого-нибудь робота, не клонировали, не подсоединили отделенный мозг к генератору виртуальной реальности?

– Ничего похожего. Просто прочистили поврежденные клетки, кое-где кое-что исправили и… мм… подтолкнули вас обратно к миру живых.

Иверсон кивнул, но Клавэйн мог бы поклясться, что так до конца и не убедил его. Что и не удивительно, ведь Клавэйн немного солгал.

– И долго я пробыл в отключке?

– Около ста лет, Эндрю. Наша экспедиция прилетела на космическом корабле с вашей родины.

Иверсон опять кивнул с таким видом, словно это была малозначащая деталь.

– Значит, мы сейчас на корабле?

– Нет… Мы все еще на планете. Корабль остался на орбите.

– А что с остальными?

Не было смысла подслащивать пилюлю.

– Мертвы. Насколько мы смогли выяснить. Но вы должны были знать, что так и случится.

– Да, но я не был уверен до самого конца.

– Так что же все-таки произошло? Как вы избежали заражения, или что это было на самом деле?

– Чистое везение.

Иверсон попросил пить, и Клавэйн принес ему стакан воды, а кресло тем временем само пододвинулось к кровати.

– Я что-то не заметил особых признаков везения, – сказал Клавэйн.

– Нет, это было ужасно. Просто я оказался счастливчиком, вот и все. Я не знаю, много ли вам известно. Под конец нам пришлось эвакуировать отдаленные базы, когда мы уже не могли поддерживать работу реакторов, кроме главного. – Иверсон сделал глоток из стакана. – Если бы у нас остались те машины, что присматривали за нами…

Клавэйн наклонился к кровати:

– Да, этого мы, вообще-то, не поняли. Машины фон Неймана были сконструированы так, что могли сами себя ремонтировать. Как же они сломались?

Иверсон поднял на него глаза:

– Никак. То есть они не сломались.

– Нет? Что же тогда произошло?

– Мы сами их разрушили. Как бунтующие подростки сбрасывают родительскую опеку. Нам надоело, что машины нянчатся с нами. Оглядываясь назад, должен признать, что это была не лучшая идея.

– И машины не сопротивлялись?

– Думаю, разработчикам даже в голову не приходило, что машины могут быть уничтожены теми самыми дети, о которых они столь нежно заботились.

«Итак, что бы здесь на самом деле ни случилось, – подумал Клавэйн, – что бы еще я об этом ни узнал, уже ясно одно: американо отчасти сами виноваты в своих бедах».

Он по-прежнему испытывал к ним симпатию, но теперь она стала холодней и к ней примешивалось что-то близкое к отвращению. Интересно, возникло бы это разочарование так же просто, если бы в его голове не было машин Галианы? Понадобится совсем небольшой шаг, чтобы перенести это чувство с товарищей Иверсона на все человечество…

«И тогда я пойму, что достиг истинного Транспросвещения».

Клавэйн отмахнулся от своих мрачных размышлений. Вовсе не Транспросвещение вызывало у него такие чувства, а застарелый, глубокий цинизм.

– Ну хорошо, не стоит зацикливаться на том, что было сделано много лет назад. Но как вам удалось выжить?

– Уже после эвакуации мы сообразили, что оставили здесь кое-какие запчасти для последнего реактора. Я взял один из самолетов и вернулся. Приземлился как раз в тот момент, когда приближался штормовой фронт, который продержал меня на земле больше двух суток. Именно тогда и пришла болезнь. Она развивалась очень быстро, и я знаю о ней только то, что удалось выяснить в переговорах с главной базой.

– Расскажите, что вы выяснили.

– Не так уж и много, – ответил Иверсон. – Похоже, это случилось быстро, и в первую очередь была поражена центральная нервная система. Те, кто не умер сразу, вскоре погибли в результате несчастных случаев.

– Мы это заметили. В конце концов умер тот, кто отвечал за правильную работу реактора. Но ведь реактор не взорвался?

– Нет, просто выбросил куда больше нейтронов, чем обычно, больше, чем могла выдержать защита. А затем он перешел в режим аварийного отключения. Некоторые люди погибли от излучения, но большинство умерли от наступившего потом холода.

– Мм… За исключением вас.

Иверсон кивнул:

– Если бы я не улетел за запчастями, то стал бы одним из них. Разумеется, я не мог вернуться. Даже если бы мне удалось снова запустить реактор, оставались еще проблемы с заражением. – Он сделал глубокий вдох, словно копил силы, прежде чем вспомнить случившееся с ним. – Итак, я взвесил все варианты и решил, что мой единственный шанс – умереть, заморозить себя. Никто не мог прийти мне на помощь с Земли, даже если бы мне удалось остаться в живых. Во всяком случае, в ближайшие десятилетия. Поэтому я рискнул.