Поэты и джентльмены. Роман-ранобэ - Юлия Юрьевна Яковлева

Дама в голубом поставила на стол надорванный бумажный сверток с пятнами сока. Рядом хлопнула книжку. Две другие дамы поспешно обступили покупки.

Сквозь пыльные окна заброшенного особняка английского посольства сочился серенький свет, делавший лица всех трех бледнее и старше, чем они были в действительности.

Зашуршала бумага. Остин вынула из пакета ушибленный помидор.

Две пары глаз поднялись на Радклиф с равным недоумением:

– Дорогая Анна, на ужин – жареные помидоры? Ради этого вы потратили целый день?

Та толкнула к ним книжку:

– Ради этого.

– Это книжка того самого Гоголя?

– Забудьте Гоголя… Это Джордж Борроу. «Тартум, или Метрическое переложение с тридцати языков и наречий». Смотрите! «Черная шаль» и «Песня Земфиры». Все сочинения господина Пушкина, что есть в переводе на английский!

Книжонка была не разрезана. За много лет она так и не успела заинтересовать ни одного читателя.

Зато теперь в нее впились сразу трое.

– Pushkin? – переспросила Джейн, протягивая руку к книжке. – Никогда про такого не слышала.

– А стоило бы, – сузила глаза Анна, утаив тот факт, что она о Пушкине до сих пор тоже не слышала. – Наш главный враг. Это их вожак. Он всем у них заправляет.

Мэри Шелли тревожно уточнила:

– Так это – он? Он за всем стоит?

Анна, извинившись, дернула за ленты и скинула пыльные, измучившие ее за день туфли. Нервно сдернула шляпку:

– Не помешала бы чашка чаю.

Чай еще не остыл, как два коротких стишка господина Пушкина, единственные переведенные на английский, были изучены ими вдоль и поперек.

– Жидковато, – сказала Остин то ли про чай, то ли про стишки.

– Да, – кивнула Шелли. – Негусто.

– Нам необходим четкий план, – вернула обеих на грешную землю Радклиф.

– Но что мы о них знаем?

– О них?

– Их по меньшей мере двое. Одного зовут Гоголь. Другого Пушкин, и он всем руководит. Это то, что мы знаем точно.

– То бишь почти ничего!

Джейн перевернула страницы:

– Что ж, я не могу с вами согласиться, дорогая Мэри. Кое-что мы все-таки знаем. Их А пишется как наше А. Их М – как наше М. О – тоже как наше О. Но вот их И – это любопытно! – пишется как наше N, только зеркально. Их В – это наше В. Их У – это наш Y. А все остальное вообще не понять без помощи господина Борроу.

– Вас, Джейн, это как будто бы веселит, – с неодобрением заметила Анна. – Знаем ли мы что-либо по существу? Их метод? Их книги?

– Они, несомненно, дурны, – заключила Шелли.

– Я бы не спешила с выводами, дорогая Мэри, – заметила дама в голубом.

– Госпожа Радклиф права, мы не знаем о них ничего, – поддержала ее Джейн. Она углубилась в раскрытую книжку.

Лицо Шелли заострил скепсис.

– Отчего же. Логика подсказывает остальное. Хорошие писатели, о которых не знает Европа? Такого не может быть. В наш век скоростей слава разрастается мгновенно. Своего «Франкенштейна» я опубликовала в Лондоне в восемнадцатом году, через год он уже был в театрах, через четыре – в Париже, а потом…

Остин постучала пальцем по странице:

– Про господина Пушкина написано, что он «ученик Байрона».

– О, Джейн, вы читаете… предисловия? – вскинула брови Радклиф.

Шелли взяла протянутую книгу. Склонила над ней локоны.

– Я всегда читаю и предисловия, и посвящения, и заключения, и сноски, – быстро и едко парировала Джейн. – А вы?

– «Ученик Байрона», пф! – сменила тему Радклиф. – И этот «ученик Байрона» считается у них лучшим. Полагаю, все ясно.

– Вы так уверены?

– Еще одна наша отдаленная колония, только литературная.

Мэри фыркнула и опустила книгу на колени:

– Я вынуждена согласиться с госпожой Радклиф.

Остин нахмурилась:

– Мы вас не убедили, дорогая Джейн?

Та задумчиво смотрела на свое отражение в столешнице:

– Не люблю недооценивать. Видите ли, именно про опасность предвзятых суждений я написала «Гордость и предубеждение».

Обе дамы переглянулись и на миг закатили глаза. Что не помешало даме в голубом фальшиво просиять:

– …И написать прекрасно! Но дорогая Джейн, давайте вернемся к актуальному.

Шелли протянула через стол раскрытую книгу:

– Прочтите хоть вот это.

Остин взяла книгу. Прочла сначала про себя. Потом, с трагическим завыванием, вслух:

– Старый муж, грозный муж,

Режь меня. Жги меня.

Оглядела двух других с мрачным надутым видом. Не выдержала роли, прыснула. Захохотала и Шелли. А Радклиф сначала поставила на стол блюдце с чашкой, чтобы случайно не пролить, и только после этого отдалась смеху.

– Простите… – Остин промокнула платочком слезы смеха в уголках глаз. – Это должно было называться не «тартум», а «тантрум».

– Это так глупо, что… что… – Но остроты никогда не были сильной стороной Анны Радклиф, и она просто призналась: – Даже не знаю, что сказать!

Мэри Шелли от хохота вытянулась на диване, проверещала:

– Старый муж! Грозный муж!

– Режь меня! – вопила Остин, вытаращившись и делая вид, что сейчас разорвет себе на груди платье.

– Жги меня! – провыла Радклиф, закатывая глаза.

Наконец истерика смеха иссякла. Все три, красные, распаренные, поправили прически, расправили подолы, снова подняли чашки к губам:

– Итак, за дело, дамы. Что нам дано. Дано море. Предположим их следующие действия. Что бы сделал господин Байрон, только на три четверти разбавленный водой, и даже не морской?

Джейн Остин не успела отпить:

– Не смотрите на меня. Не я провела с Байроном лето на вилле в Швейцарии.

Обе они посмотрели на Мэри Шелли. Та поспешно опустила взгляд в чашку:

– Одно лето еще не делает меня экспертом.

Анна Радклиф поджала губы и покачала головой:

– Как я вас понимаю, дорогая… Мой бог. Не могу поверить. Мы в самом деле этим сейчас будем заниматься? Предугадывать, что изобретут подражатели… ладно бы Чосера. Или Поупа. Мильтона! Блейка! Или Шекспира! Но – Байрона, – с омерзением выговорила она.

– Дорогая, закройте глаза и думайте об Англии.

Анна Радклиф несколько глотков обдумывала этот совет. А может, не его, а свое недавнее знакомство с господином Гоголем. Что-то не давало ей покоя. Она тихо пробормотала, споря сама с собой:

– Но… нос! Как глупо. Очень глупо. Да.

Подняла голову от чая:

– Кстати, дорогая Мэри.

Шелли тотчас ответила любезным взглядом: слушаю. Анна чуть покраснела, тут же наклонила лицо вниз, якобы спешно ставя чашку на стол, снова ее взяла и понадеялась, что этого никто не заметил:

– Что вы в итоге сделали с его носом? Вернее, с пустым местом вместо носа? – Она поспешила добавить: – Я имею в виду нашего дорогого контр-адмирала, мистера Непира.

Шелли ответила только:

– О!

Таким тоном, что остальные две сочли за лучшее пить далее чай в молчании.

Молнии ломаными линиями прочерчивали небо сверху вниз. Грохочущий шлейф падал следом. Ветер выл и бился плечом в стекла иллюминаторов. Погода днем была прекрасная – в самый раз для атаки паровыми судами: крепость Кронштадта была видна ясно, а штиль не позволил бы устаревшим вражеским парусникам пуститься в погоню или контратаковать. Но Мэри решила, что для операции непогода будет лучше: в деле выздоровления очень многое значит настрой самого пациента. Не только искусство исцеляющего, тем более что в своем искусстве