Выстрел на Большой Морской - Николай Свечин

Вообще же еврейский преступный элемент занимает в столице своё, весьма достойное, место. Например, каждая пятая кража совершается еврейскими шайками, в которые иноверцев не допускают. Фабрикация поддельных банкнот — традиционный иудейский промысел. Изготовление происходит в Варшаве и Лондоне, а сбыт — здесь, в Петербурге. Ну, а уж в мошенничестве сынам израилевым вообще нет равных… Недавно евреи привезли в столицу новый вид преступлений: хипес. Это когда женщина заманивает мужчину к себе в комнату, в которой стоит единственный стул. Клиент раскладывает на нём свою одежду, уходит с головой в процесс соития, а в это время дверцы шкапа бесшумно распахиваются и ловкие руки сообщника быстро обшаривают его бумажник. Всё никогда не забирают, чтобы покража обнаружилась не сразу. Жертвами хипеса стараются выбирать людей, по виду женатых; таким сложнее идти в полицию жаловаться. Есть и другие чисто семитские преступления: контрабанда, продажа необандероленного кокаина, скупка краденых ювелирных изделий с их последующей переделкой, и тому подобное. Не случайно сыскная полиция держит в штате несколько агентов-евреев, и они редко сидят без дела.

Севернее, за Екатерининским каналом, расположено самое развесёлое место во всём Петербурге. Перекрестье Казанской и двух Мещанских улиц, Средней и Малой — то же, что Грачёвка в Москве: в каждой подворотне по бардаку. Возле Каменного моста обосновался зловещий трактир «Волчья яма» — своего рода биржа сутенёров, главаное их место набора «персонала». В столице числится 198 публичных домов, из них 74 — более трети! — расположены в Казанской части. При каждом бардаке — буфет, в котором неопытного клиента могут споить «малинкой» (дурманом), раздеть до белья и выбросить на улицу. Приходит горемыка утром в одних подштаниках в участок, просит составить протокол, а его разворачивают рылом назад, дают крепкого пинка и приговаривают: «А не шляйся, дурная башка, куда не следует!».

К Казанской улице выходит длинный Фонарный переулок — одно из самых беспокойных мест в столице. Расположенные здесь «Фонарные бани» посрамят степенью разврата даже семейные номера «Вяземской лавры». Хозяева их — уголовные крупного калибра, имеющие под рукой боевой отряд громил. Крепкие ребята поджидают на выходе из номеров подгулявших ротозеев и отбирают у них то, что не сумели выманить проститутки. Поскольку сети расставлены широко, шляться по Фонарному переулку небезопасно даже днём. Это при том, что до Офицерской, 26 — адрес сыскного отделения — три минуты ходу…

Далее криминальную экскурсию следует перенести на юг, за Обводный канал. Открывает ворота в эту гигантскую клоаку Скотопригонный двор, «чрево столицы». Сжатый по бокам газовым заводом и Варшавским вокзалом, он добывает для города свежую убоину. Ежедневно сюда пригоняют с четырёх вокзалов и с пристани гурты скота. За год накапливается более 150 000 одних только быков, не считая скотины помельче. В Петербурге 90 хозяев-мясопромышленников, которые забивают крупный рогатый скот, и 300 «бойцов» мелкого скота. Вместе они поставляют убоину в 1020 мясных лавок столицы. Это серьёзное дело с огромными оборотами всё базируется на Скотопригонном дворе. И люди здесь такие же серьёзные, со специфичными навыками. Башколом (так называется профессия) особым шестивершковым кинжалом убивает громадного черкасского быка с одного удара. Если такого артиста выгонят, дорога ему остаётся только одна — на отдалённые окраины Горячего поля.

Сразу от ворот бойни, через дорогу от Новодевичьего монастыря раскинулся без конца и края угрюмый пустырь. Он покрыт холмиками и изрыт оврагами и канавам, а на юге, далеко за городом, порос лиственными рощами, окаймляющими топкие болота. Это и есть знаменитое, овеянное зловещими легендами Горячее поле. Оно охватывает с трёх сторон Митрофаньевское кладбище, перекидывается через вонючий Лиговский канал и тянется ещё на много вёрст вдоль Московского шоссе. С запада поле подбирается к трущобам Нарвской заставы и к Путиловским заводам. Часть его занята свалкой, и это привлекает сюда людей дна. С весны до осени копошатся они в отбросах, разыскивая как съедобные припасы (состоящие, разумеется, из объедков), так и выброшенные вещи, пригодные для продажи тряпичнику.

Остальная часть Горячего поля зимой пустует. Лишь в самой глубине его, между Автово и Средней Рогаткой, в лесистых оврагах скрываются добротные землянки. Они приспособлены для жизни в любой мороз, снабжены очагами и печками и хорошо замаскированы. В землянках скрываются наиболее опасные преступники столицы, те, кому нельзя соваться ни в «Вяземскую лавру», ни в Гавань. Это мастера «мокрых дел», убийцы-гайменники, многие из которых бежали с каторги или годами находятся в розыске. Как стемнеет, они выходят на Московское шоссе, где их уже ожидают «чёрные извозчики». Все — испытанные в деле, проверенные люди, очень необходимые в кровавом ремесле громил: сами не режут, не душат, но возят и укрывают. И полиции не сдают. На этих экипажах шайки убийц разъезжают по ночному Петербургу и выискивают себе добычу. Они стоят и наблюдают на выезде из кафе-шантанов (таких, как «Орфеум» и «Олимпия») и загородных трактиров («Самарканд» или «Красный кабачок»). Могут налететь на одиночного путника в Гривцовом переулке, или захватить «ваньку» вместе с пассажирами на Семёновском плацу. Ломают кассы и режут сторожей в лавках на окраинах. Грабят указанные особыми наводчиками богатые квартиры, не церемонясь с их обитателями. Если возможно, тела жертв пытаются скрыть. Те же подручные извозчики отвозят трупы на Обводный канал или к Глухому озеру и помогают спустить их там под лёд. Весной все трупы выплывают; в иные годы число их приближается к сотне. Полиция записывает их чохом в жертвы пьяной неосторожности или в самоубийцы, и на этом успокаивается… Статистику портить нельзя! Громилы же, спрятав концы, едут пропивать добычу в один из «пчельников» — специальных трактиров исключительно для уголовных, куда обычному человеку вход воспрещён, для его же пользы… Или идут на «мельницу» — подпольный игорный дом; их немало в «Малиннике», или в доме Дероберти, или в страшном Стеклянном флигеле «Вяземской лавры». Под утро «чёрные извозчики» отвозят гайменников в их безопасные норы в отдалённые углы Горячего поля, а к вечеру всё повторяется.

Весной, когда делается теплее, поле оживает. Оно становится огромным странноприимным домом под открытым небом. Сюда сходятся со всего города тысячи беспаспортных, которых не селят в квартирах и ночлежках. Они «ломают итальянку» (так, почему-то, на жаргоне называется бездомная жизнь), ставят шалаши и живут в них, сколько получится, пока не попадутся в полицейскую облаву. Ночуют на поле во множестве и обычные, легальные мастеровые, имеющие виды на жительство; просто им надоели за зиму их душные, тесные каморки. Эти облав не боятся, и полиция их не трогает. В летние месяцы Горячее поле буквально забито людьми: сходится до 40 000 разного сброда! От Весёлой поляны (входа на поле, возле Скотопригонного двора) и до Пьяного края (за Митрофаньевским кладбищем) на каждом шагу горят костры, народ играет на гармошке и пьёт водку… Имеется здесь во множестве и преступный элемент: воры, бродяги и даже беглые, не успевшие ещё обзавестись подложными документами. Собственно, на них и охотится полиция, но делает это формально, далеко в глубь не заходит. Оно и понятно: для настоящей, полноценной облавы всего Горячего поля понадобится пехотная дивизия! Местность на юге и юго-востоке, уходящая далеко за город, представляет собой запутанный лабиринт чащоб и болот, по которым уголовными натоптаны за десятилетия малоприметные секретные тропы. Если зайти по ним слишком далеко, можно найти то, что лучше не находить: тайные кладбища, парочку угрюмых часовых с кистенями или группу землянок, населённых самыми безжалостными в мире людьми… Гайменники и летом руководят оживлённым Полем. Они собирают дань с беспаспортных, выслеживают сыщиков, подыскивают подходящих людей для внедрения их на услужение в богатые жилища (все такие ограбления совершаются обязательно через прислугу).