Спорим (не) влюблюсь - Кайя Сэнд

— Поцелуй, — парень стучит указательным пальцем по своей щеке. — Давай, морковка, это ведь не так страшно.

Не страшно. Поцелуй в щечку это самое малое, что мог придумать парень вроде Исаева. Поэтому упираюсь в плечи Ромы и наклоняюсь вперёд, чтобы дотянуться. И забываю, что он — наглец и самый бесящий парень во все Вселенной.

Потому что стоит коснуться кожи, как он разворачивается, накрывая мои губы поцелуем.

*Excusez-moi, pouvez-vous parler anglais? Je ne parle pas français et je ne comprends pas bien vos mots — Извините, вы не можете говорить на английском? Я не говорю на французском и плохо понимаю ваши слова.

Рома, улочки Парижа

Маргоша на вкус лучше всяких каштанов и профитролей. Сладкая, а губы невероятно мягкие. Такая нежная девочка, что не хочется выпускать из объятий. Её бы целовать и целовать, пока она окончательно не влюбится в меня.

А тогда можно будет не только целовать, а и запустить руки под развивающийся край юбки. Но пока мне нравится даже сжимать её талию.

Я знаю, что жив лишь благодаря тому, что Маргоша ещё не пришла в себя и, возможно, выпила немного вина. А может еда её всё-таки задобрила. Но с дикой неохотой отрываюсь от розовых губ до того, как в меня что-то врежется.

— Ты… — девушка хватает ртом воздух и хмурится. — Ты!

— Я, морковка.

— Так нечестно! — Маргоша спрыгивает с парапета и тычет пальцем в мою грудную клетку. — Ты не имел права так делать!

— Я ведь не говорил, что поцелуй в щёку.

— Исаев, ты такой у… уникум. Не смей так делать.

Перехватываю ладошки девушки до того, как она пустит их в ход. Разворачиваю её к себе спиной, скрещивая руки на животе. Так, что бы могла лишь немного трепыхаться, но не вырвалась.

— Извини, морковка, не сдержался. Больше так не буду, — пытаюсь скрестить пальцы так, чтобы Маргоша не почувствовала. — Смотри, какой красивый Париж. Не злись, а любуйся.

Сейчас, когда девушка так близко, могу уткнуться подбородком в её плечо и почувствовать запах цветочных духов. Лёгкий, ненавязчивый. Маргоша всегда им пахла, и только по праздникам использовала другой. Тяжелее, с острым оттенком ванили. А у меня на ваниль была аллергия.

Вот влюбится в меня Маргоша, и будет возможность пробраться в квартиру и выбросить те ужасные духи. Ну и чем-то интереснее заняться, чем смотреть на проплывающие по Сене кораблики.

— Хочешь на них покататься? — спрашиваю невпопад, сильнее сжимая в своих объятиях. — Есть отличные прогулки по Сене.

— Хорошо, — Маргоша неожиданно быстро соглашается, и даже больше не вырывается. — Можно. И может ты меня уже отпустишь?

— Нет. Не рыпайся, морковка, и получай удовольствие. Ты ведь завтра едешь в Диснейленд? Или пойдешь покорять Сорбонну?

— В Сорбонне слишком высокий бал для поступления. Так что поеду в парк аттракционов.

— Не разочаровывай меня, и скажи, что ты в любом случае собиралась. Иначе мне придётся заняться твоим воспитанием.

— Себя воспитывай, Исаев!

— Разве ты не знала, морковка? В паре воспитывают друг друга.

— Мы пока не пара.

— Ах, это прекрасное «пока».

Маргоша фыркает, словно я сказал несусветную глупость. Ну это она пока так реагирует, а у меня впереди ещё пять полных дней, чтобы заставить девушку передумывать. И начать можно как раз с Диснейленда. Идеально ведь место.

— Предлагаю сбежать в парк раньше.

— Зачем?

— Чтобы ты успела сделать сотню фотографий на фоне парка. Потом там толпа. Мы с семьей всегда приезжали за час до открытия, минимум.

— Ну вас же толпа. Ром, — девушка вдруг разворачивается в моих руках, оказываясь запредельно близко. — А сколько вас всего в семье? А то я слышала, что там много и сложно.

— Много и сложно. Да, это точно про нашу семью. Так…

Наверное, мне бы влетело от отца за то, что я сейчас стою и действительно вспоминаю всю свою семью. Но блин, пускай радуются, что имена почти не путаю. Там такое сборище, что ад для любого, кто станет рисовать семейный портрет.

— Ну, от первого брака у мамы четверо. И от моего отца ещё девять. Счастливая тринадцатка.

— Ох… Ого. Это, — Маргоша так забавно хлопает ресницами, кусая губы. — Это дох… Очень много. Ого. А ты их не путаешь?

— Сохранишь мою тайну? — наклоняюсь ниже, едва сдерживаясь, чтобы снова не поцеловать. — В детстве я записывал всех, чтобы заучить. Мне кажется, под конец родители просто генератор имен, не заморачиваясь с выбором.

— Тринадцать! Я одна в семье и то, мне кажется, иногда слишком много детей для родителей.

— Ну, у мамы было правило пяти минут. Она могла спрятаться, и никто её не трогал это время, даже мелкие. А когда мы стали взрослее, отец просто начал похищать её на пару дней из нашего дома. Хотя мы любили за ними следовать.

— Вы — деспоты. Господи, у вас же наверняка замок, а не дом, чтобы всех уместить.

— Ну, старшие ужа давно разъехались, но я нарисую тебе карту, чтобы не запуталась.

— Зачем мне карта твоего дома?

— Ну как, чтобы не заблудиться, когда ко мне приедешь. Ты в меня любишься, а я, как порядочный парень, просто обязан познакомить тебя с моими родителями. Не переживай, мои детские заметки сохранились.

Маргоша продолжает прогулку, выбрасывая пустые стаканчики в урну. И так задумчиво хмурится, что сомнений не остаётся — всё ещё прикидывает число детей в моей семье.

Я помню, как в детском саду мне рассказывали, как правильно рисовать семью. Что я слишком много персонажей добавляю, а надо лишь реальных людей. Ух, какую я тогда детскую истерику закатил маме, что на следующий день она притащила свидетельства о рождении всех детей, чтобы воспитатели не придирались. А в школе сделала фотографии моей комнаты, когда у меня не приняли контрольную. Видите ли, нужно было нарисовать столько квадратов, сколько углов в спальне. А я виноват что ли, что у меня шесть углов?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Тринадцать!