Уйди скорей и не спеши обратно - Фред Варгас

— Каждый день, а теперь и по два-три раза в день, — продолжил Декамбре, — господин Ле Герн находит в своей почте записки, предвещающие чуму. Каждое письмо приближает нас к эпидемии.

— Понятно, — сказал Адамберг, подвигая к себе блокнот для записи текущих дел и тем самым давая понять, что беседу пора заканчивать. — И давно это происходит?

— С семнадцатого августа, — сказал Жосс.

Рука Адамберга застыла на полпути, он быстро взглянул на бретонца.

— Это точно? — спросил комиссар.

И Жосс увидел, что ошибся. Нет, не в дате, когда появилось первое странное письмо, а в том, что он подумал о глазах комиссара. В их зыбкой глубине вдруг зажегся ясный огонь, как будто поплавки занялись пламенем. Похоже, эти глаза могли загораться и гаснуть совсем как маяк.

— Семнадцатого августа, утром, — повторил Жосс. — Сразу как я снял посудину с сухого дока.

Адамберг отложил блокнот и снова зашагал по комнате. Семнадцатого августа в Париже появились первые четверки на улице Шайо. По крайней мере, поступил первый сигнал о них. А через два дня был разрисован второй дом на Монмартре.

— А когда пришло следующее письмо? — спросил Адамберг.

— Через два дня, девятнадцатого, — ответил Жосс. — Потом двадцать второго. А потом они так и посыпались. С двадцать четвертого августа были почти каждый день, а недавно стали приходить по нескольку раз в день.

— Можно на них взглянуть?

Декамбре протянул ему последние записки, которые взял с собой, и Адамберг пробежал их глазами.

— Не могу понять, — сказал он, — с чего вы взяли, что здесь говорится о чуме?

— Я нашел источник этих отрывков, — объяснил Декамбре. — Это цитаты из старинных трактатов о чуме, на протяжении веков их было написано сотни. Автор описывает признаки, предвещающие чуму. А скоро заговорит и о ней самой. Он уже совсем близко. В последнем письме текст прерывается как раз перед словом «чума».

Адамберг взглянул на сегодняшнее письмо.

(…) что люди ходят, как серые тени, и видно, как черный пар восходит от земли, как туман (…) когда в людях исчезает доверие, кругом царят зависть, ненависть и распутство (…)

— По правде говоря, — сказал Декамбре, — я думаю, что все произойдет завтра. То есть, по словам нашего предсказателя, этой ночью. Так написано в «Дневнике англичанина».

— Вы говорите про эти беспорядочные отрывки?

— Они в полном порядке. Эти записи датируются 1665 годом, когда в Лондоне разразилась крупная эпидемия чумы. В последующие дни Самуэль Пепис увидит первый труп. Думаю, это случится завтра.

Адамберг отложил бумажки и вздохнул:

— А что, по-вашему, увидим мы?

— Не имею ни малейшего понятия.

— Вероятно, ничего, — сказал Адамберг. — И это действительно неприятно, вы согласны?

— Совершенно согласен.

— Но все это похоже на нелепые бредни.

— Я знаю. Последняя чума во Франции закончилась в 1722 году в Марселе. Воспоминания о ней стали почти легендой.

Адамберг провел пальцами по волосам, — наверное, чтобы причесаться, подумал Жосс, — а потом собрал записки и отдал их Декамбре.

— Спасибо, — сказал он.

— Я могу продолжать их читать? — спросил Жосс.

— Ни в коем случае не прерывайтесь. И зайдите ко мне рассказать, что будет дальше.

— А если ничего не будет? — сказал Жосс.

— Чаще всего такие нелепые, но тщательно спланированные действия всегда чем-то заканчиваются, пусть даже какой-нибудь ерундой. Мне интересно, что этот парень придумает дальше.

Адамберг проводил гостей к выходу и медленно вернулся в кабинет. Эта история была не только неприятной. Она была отвратительной. С четверками она никак не связана, кроме совпадения даты. И все же он был согласен с Дюкуэдиком. Завтра этот англичанин Пепис увидит первого умершего от чумы в Лондоне, и это будет началом большой беды. Адамберг стоя быстро открыл записную книжку и нашел телефон историка Средних веков, который ему дала Камилла, того самого, у которого она видела перевернутую четверку. Он посмотрел на стенные часы, которые недавно повесили у него в кабинете, они показывали пять минут двенадцатого. Если этот парень работает уборщиком, он его вряд ли застанет дома. В трубке послышался торопливый, довольно молодой мужской голос.

— Марк Вандузлер? — спросил Адамберг.

— Его нет. Он в запасном окопе, выполняет задание по чистке-глажке. Могу оставить ему записку в расположении его части, если хотите.

— Будьте добры, — немного удивленно сказал Адамберг.

Послышался стук телефонной трубки и шуршание, человек на том конце искал бумажку и ручку.

— Я слушаю, — снова раздался голос. — С кем имею честь?

— Старший комиссар Жан-Батист Адамберг из уголовного розыска.

— Черт. — Голос сразу стал серьезным. — У Марка неприятности?

— Нет. Камилла Форестье дала мне его телефон.

— А, Камилла, — просто ответил голос, но произнес это имя так, что Адамберг, даже не будучи ревнивцем, почувствовал легкий укол или, скорее, удивление. Камиллу окружало множество людей, с которыми он не был знаком, потому что они были ему безразличны. И когда он случайно сталкивался с кем-то из них, его всегда это удивляло, словно он открывал новый континент. Кто сказал, что Камилла не может царить в других королевствах?

— Я насчет одного рисунка, — сказал Адамберг, — такая довольно загадочная графика. Камилла сказала, что видела такой рисунок в одной книге у Марка Вандузлера.

— Очень возможно, — отозвался голос. — И книга, конечно, была не слишком юной.

— Как вы сказали?

— Марка интересуют только Средние века. — В голосе послышалось едва уловимое презрение. — Самое позднее, что у него может быть, это шестнадцатый век, да и то вряд ли. Разве полиция этим занимается?

— Всякое бывает.

— Ясно, — сказал голос. — Определяете мишень?

— Если ваш друг знает, что означает этот рисунок, нам бы это очень помогло. У вас есть факс?

— Да, по тому же номеру.

— Прекрасно. Я пришлю вам рисунок, и если Вандузлеру что-то известно, попросите его, пожалуйста, связаться со мной.

— Ясно, — отвечал голос. — Отделению приготовиться к выполнению задания.

— Послушайте… — сказал Адамберг, когда его собеседник уже собирался повесить трубку.

— Девернуа, Люсьен Девернуа.

— Дело не терпит отлагательств. Это даже срочно.

— Можете рассчитывать на мое усердие, комиссар.

И Девернуа повесил трубку. Озадаченный Адамберг сделал то же самое. Этот Девернуа просто самолюбивый мозгляк, с полицией он явно не церемонится. Наверное, какой-нибудь военный.