Американская леди - Петра Дурст-Беннинг

– Я чувствую, что в этот раз все будет хорошо!

* * *

Марии все время казалось, что Ванда, разговаривая, демонстрирует собеседнику только те чувства, которые сама хочет выказать. А учительница танцев была совсем другой: ни одно ее чувство или мысль не оставались тайными. Пандора Уилкинс была сплошным фейерверком положительных эмоций. Мария никогда еще не встречала человека, который жил бы с такой легкостью. Если у Ванды получалось воздействовать на незнакомых людей своим шармом, то Пандора по этой части оказалась настоящей волшебницей. У нее почти никогда не было денег, но все же впечатлений и удовольствий ей хватало. Всегда находились люди – среди них Ванда и Мария, – которые хотели бы заплатить за Пандору. Поэтому Мария сочла само собой разумеющимся купить билеты в Метрополитен-музей, прежде всего потому, что ей стоило больших трудов уговорить Пандору пойти вместе с ними. Танцовщица заявила, что ее страстью являются работы молодых художников, ярких и неоднозначных.

Но когда они вошли в зал, посвященный старым голландским мастерам, от выражения усталости и скуки на ее лице не осталось и следа. Рембрандт, Брейгель, Ян Стен, Вермеер… Пандора бабочкой порхала от одного полотна к другому: взглянула там, посмотрела здесь. Она все больше погружалась в море золотых тонов и солнечных лучей, темных теней и светлых очертаний. Ее глаза сверкали, как после изрядного количества красного вина. Всякий раз она восторженно вскрикивала.

Мария стояла перед картинами в благоговейном трепете, который до этого времени испытывала, лишь разглядывая книги по искусству, и испугалась, заметив, как Пандора начала двигаться взад и вперед перед женским портретом работы Питера Пауля Рубенса. Она ведь не станет танцевать здесь?!

– Взгляни только на эту спину! Она словно залита золотом. А эти белокурые волосы! Немного редкие для такой молодой женщины, но все же она… написана с таким… удовольствием! Словно он искренне любил каждую прядь, каждую складочку, каждый изгиб. Невероятно! Хочется дотронуться, ощутить эту… мягкую кремовую кожу. И этот широкий зад, он очень эротичен, ты не находишь? – громко рассмеялась она. – У этой милашки очень красиво выгнуты бедра, правда? Многие мужчины находят такое очень привлекательным!

– Думаю, в то время некоторая полнота была в моде, – улыбнулась Мария.

Рубенс – старый похотливый господин? Что бы сказал на подобные дерзкие слова Пандоры господин Завацки? Она подошла ближе к латунной табличке, которая висела под картиной.

– Тут сказано, что он написал это полотно после путешествия по Испании и Италии и что это влияние, которое он…

– Кого это интересует! – перебила ее Пандора. – Это ведь произошло больше трехсот лет тому назад. Для меня важно лишь то, что я ощущаю здесь и сейчас! – И она грациозно обернулась вокруг своей оси.

– Ну, не смотри ты на меня с таким ужасом! – Пандора заметила взгляд Марии. – К тому же я бы и сама не подумала, что это старье так вдохновит меня. Но я ведь не обязана бросаться перед ним на колени и молиться на него, правда?

Во взгляде Марии все еще сквозило сомнение.

– Честно говоря, у меня эти картины вызывают необъяснимое чувство: я хочу сесть перед ними и тихо молиться.

Пандора похлопала ее по руке.

– Слишком много благоговения вредит любому! Вот взгляни на меня. Музыка, стихи, живопись – я буду такой же замечательной, как я есть, только если позволю вдохновить меня мастеру своего дела, – самодовольно произнесла она. – Без вдохновения я бы все еще танцевала «Лебединое озеро» и мучила бы своих молодых учениц старомодными балетными упражнениями. Откровенность и вдохновение – это сестры искусства, без них невозможно создать ничего нового.

Вскоре после этого они рука об руку пошли в кафе при музее. Когда официант вынес им по бокалу белого вина, Мария вдруг наклонилась вперед и выплеснула все, что у нее накопилось в душе. Признаться, она не успела обдумать свое решение, ибо слишком долго держала эти болезненные мысли в себе. Ей нужно было с кем-то поговорить об этом, о своем душевном параличе, об ощущении своей бесполезности, заставлявшей ее думать, что она подобна пруду без рыбы.

Пандора невозмутимо слушала, глоток за глотком попивая вино.

– С тех пор как я здесь, я только и жду, что меня вдохновит какая-либо муза. В таком городе, как Нью-Йорк, столько людей и впечатлений! Черт побери, это ведь должно изменить у меня что-то внутри! – вскинула руки Мария. – Но как бы не так! Я даже думать не могу о стеклодувной мастерской! Все настолько далеко зашло, что работа, которую я проделывала дома, теперь для меня как красная тряпка для быка. Я впадаю в панику, когда вспоминаю, что после этой поездки мне предстоит вернуться к стеклодувной печи и продолжить заниматься тем, что бросила.

Пандора все еще молчала, и Мария наконец рассказала даже о своем кошмаре. Затем, обессиленная и печальная, она откинулась на спинку стула.

– Ну что? Моя беспомощность лишила тебя дара речи?

– Что за вздор! Тебе просто не нужно рассказывать дальше! – ответила Пандора. – Я точно знаю, что у тебя на душе. Или, лучше сказать, не знаю, потому что я в более выгодном положении и никогда еще не переживала подобного ступора! – воскликнула она так громко, что несколько посетителей оглянулись на нее. – Но я знаю многих деятелей искусства, которым пришлось пройти через эту долину слез. Художники, писатели, музыканты, артисты – выбирай кого хочешь!

Она говорила и, как всегда, активно помогала себе жестами.

– Я тебе одно скажу: ничего не поможет, если ты, несмотря ни на что, станешь сосредотачиваться на работе. Ты должна развеяться, получить удовольствие, познакомиться с интересными людьми. И прежде всего… – Пандора подняла указательный палец, – ты должна поговорить с несколькими людьми, которые целиком и полностью посвятили себя искусству. Этих марионеток, которых ты видела и слышала в театрах на Таймс-сквер, и артистами-то назвать нельзя, хотя твоя уважаемая сестра считает иначе! То же можно сказать и о галереях на Пятой авеню. Это все лишь бизнес – и ничего больше. – Она махнула рукой.

– А тебе повезло, знаешь? – произнесла Пандора после паузы. – Сегодня во второй половине дня моя лучшая подруга Шерлейн читает лекцию. Она великолепная поэтесса, лучшая в нашей стране! Я уже даже воплотила некоторые из ее стихотворений в танце. Хотя ее стихотворения… мрачноваты, как на мой вкус. Но аутентичны во всех смыслах этого слова. Лучше всего, если мы отправимся туда прямо сейчас.

Она быстро отодвинула стул.

– Сидеть и копаться в себе едва ли кому-то поможет. Итак, чего же ты ждешь?

– Сейчас? На лекцию о поэзии? Я не знаю… Собственно, моя сестра хотела…

Рут предлагала ей пересмотреть все старые фотографии. Когда она вчера вечером пришла к Марии со стопкой фотоальбомов, та не могла сначала поверить, что эта уйма снимков была сделана в Лауше. Конечно, когда отмечали день рождения близнецов или торжественное открытие нового склада в Зонненберге, Йоханна часто нанимала фотографа, чтобы запечатлеть важные события. Всякий раз она отправляла несколько снимков в Америку. Однажды Йоханна настояла, чтобы фотограф снял Марию у печи за работой. Мужчина ругался как сапожник, потому что трудно было установить выдержку из-за пламени газовой горелки. Но все же фотография получилась. Мария совершенно смутилась, когда Йоханна настояла, чтобы снимок поместили в конце каталога образцов.