Илион - Дэн Симмонс

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 18 19 20 21 22 23 24 25 26 ... 176
Перейти на страницу:

Аллозавр сожрал палку вместе с рукой, вырванной из плеча. Собиратель бабочек завизжал и завертелся в фонтане собственной крови.

Чудовище повалило человека ниц, оторвало другую руку, подбросило ее в воздух и проглотило, точно лакомый кусочек. Огромная когтистая лапа прижала несчастного к земле. Хищник наклонил ужасную голову и небрежно, почти играючи, перекусил Даэмана пополам. Послышался хруст ребер и позвоночника. Верхнюю часть динозавр жадно заглотил целиком, после чего взялся за нижнюю. Во все стороны полетели кровавые куски плоти: можно было подумать, исполинский пес поедает крысу-великана.

Пара войниксов подоспела и прикончила дикую тварь, но гости уже заторопились к факсам.

– Боже мой! – воскликнула Ада, замершая у толстого дерева.

– Ну и дела, – хмуро промолвил Харман, делая знак прочим гостям, чтобы не приближались. – Разве ты не велела ему держаться поближе к войниксам? Не говорила о динозаврах?

Хозяйка прижала руку ко рту.

– Он спрашивал про тираннозавров… Ну, я и сказала, что они здесь не водятся.

– По крайней мере честно, – произнес именинник.

Глиняная печь за их спинами ревела и плевалась искрами в темное небо.

9Илион и Олимп

Афродита превратила меня в лазутчика. Известно, как поступают со шпионами смертные. А что сделают боги с жалким схолиастом? Можно лишь догадываться. Хотя нет, лучше не надо. И ведь ничего не поделаешь. Вчера я стал секретным агентом ее величества богини любви.

Утро нового дня. Квант-телепортировавшись с высот Олимпа, Афина перевоплощается в троянского копьеборца Лаодока и отправляется на поиски Пандара, Ликаонова сына. С помощью даров Музы квитируюсь следом. Вибрас превращает меня в Эхепола, который тайно продолжает следить за светлоокой дщерью Зевса.

Кстати, с чего это вдруг я выбрал этого младшего капитана? Часы воина уже сочтены. Если Афина и в самом деле убедит Лаодока нарушить перемирие, то, согласно Гомеру, несчастный троянец первым получит аргивскую пику в череп. Ну да ладно, к тому времени я с превеликим удовольствием верну мистеру Эхеполу позаимствованное тело и личность.

В поэме передышка наступает сразу после того, как Афродита помешала Парису и Менелаю закончить поединок, но в нашей войне соперники пытались сразиться годы тому назад. Здесь все намного проще: какой-то посол царя Приама повстречался с ахейским вестником. Стороны выработали взаимное соглашение о перерыве на время пира, жертвоприношений или обычного десятидневного погребения, что-то в этом духе. У этих греков и троянцев религиозные торжества случаются чаще, чем у индусов двадцать первого столетия, да и светских поводов для отдыха больше, чем у американских почтальонов. И когда они вообще успевают мочить друг друга?

С той поры как я дал обет восстать против воли богов (а сам еще сильнее заплясал на ниточках, рыночная марионетка!), вот что меня занимает: насколько быстро и ощутимо ход событий способен сменить наезженную колею истории, рассказанной Гомером? Мелкие несоответствия в прошлом без труда объясняются желанием поэта втиснуть важнейшие эпизоды многолетней войны в короткий отрезок десятого года. Но речь не о них. Что, если все и впрямь пойдет по-иному? Если я заявлюсь в ставку… скажем, Агамемнона и проткну вот этим копьем сердце владыки? (Ведь даже в руках обреченного бедняги оружие остается оружием, не правда ли?) Олимпийцы могут многое, однако им не под силу вернуть к жизни погибшего человека (или даже бессмертного, простите за каламбур).

«Да кто ты такой, чтобы перечить самой Судьбе?» – вякает внутри писклявый такой, благоразумненький голосок, которому доктор философии следовал большую часть своей настоящей жизни.

«Томас Хокенберри, вот кто! – заявляет ему в ответ новое, пусть и не столь цельное Я. – И мне опротивели пустоголовые качки-кровопийцы, назвавшие себя богами».

Пробираюсь поближе к Пандару. Беседа этого надутого болвана – хотя и отменного лучника – с Афиной/Лаодоком интересует уже не просто схолиаста Хокенберри, а наемного лазутчика. Обращаясь как воинственный троянец к такому же троянцу, дочь Зевса распаляет его тщеславие, уподобляет первому из лучников Аполлону, сулит несказанную милость Париса, дождь бесценных подарков – и все за один удачный выстрел.

Пандар заглатывает наживку с крючком и грузилом. «Так говоря, безрассудного воспламенила», – описал этот миг один из моих любимых переводчиков. Укрывшись за щитами друзей, заказной убийца ладит длинный лук.

Исследователи античности, особенно «Илиады», веками спорили о том, использовались ли в Троянской войне отравленные стрелы. Большинство схолиастов, включая меня, с пеной у рта доказывали обратное: как же, благородные герои, кодекс чести… Чушь. Древние греки не ангелы. А вы думаете, почему даже пустяковые раны в поэме сплошь и рядом приводят к быстрой мучительной смерти?

Зазвенела тетива. Отличный выстрел, лучше и желать нельзя. Провожаю стрелу взглядом: описывая широкую дугу в сотни ярдов, она летит точнехонько в рыжеволосого царского брата. Менелай стоит на самом виду, вместе со своими воинами наблюдая за переговорами вестников на «ничьей» земле. Вот-вот острый наконечник вопьется прямо в грудь… Если, конечно, какое-нибудь греколюбивое божество не вмешается.

Да, так и есть.

Особым, измененным зрением я замечаю, как Афина, вырвавшись из тела Лаодока, квитируется к жертве и – кто бы сомневался, ведь Олимпийцы обожают вести двойные игры! – спасает красавчика от гибели, на которую сама же обрекла, пытаясь развязать новое сражение. С ног до головы окутанная магией, невидимая ничьему взгляду богиня взмахом руки отклоняет стрелу. Словно заботливая мать, отгоняющая муху от спящего сына. (Кажется, это сравнение придумано не мной. Впрочем, не знаю: я уже столько лет не читал «Илиаду»…)

И все же выстрел попадает в цель. Менелай кричит от боли и падает на землю. Стрела торчит у него из живота, чуть повыше паха. Неужели Афина оплошала?

В рядах смятение. Послы Приама торопливо скрываются за спинами троянских лучников, ахейские же переговорщики стремглав бросаются под защиту греческих щитов. Агамемнон прерывает объезд войск (полагаю, не случайно приуроченный к следующему утру после Ахиллесова мятежа) и является на место трагедии, чтобы застать брата корчащимся на земле, в окружении подчиненных и младших военачальников.

Нацеливаю в их гущу короткий жезл, напоминающий по виду щегольскую трость троянского капитана, однако не принадлежащий ему. На самом деле это обычное снаряжение схолиаста, остронаправленный микрофон. Очень удобная штука, усиливает звук на расстоянии до двух миль и передает его в мизерные наушники, которыми я привык пользоваться в долинах Илиона.

А между тем царь толкает чертовски трогательную прощальную речь. Обнимая плечи и голову Менелая, сын Приама распространяется в том духе, что, мол, обрушит ужасную, жестокую месть на троянцев, сгубивших доблестного героя, и тут же начинает сокрушаться о том, как, несмотря на его, Агамемнона, кровавое возмездие, ахейцы падут духом, прекратят осаду и уплывут себе в черных кораблях по домам. И правда, чего сражаться-то, спасая чужую жену, когда ее муж-рогоносец мертв? Менелай громко стонет, а царственный владыка продолжает играть в предсказателя: дескать, скончаешься ты, милый брат, на вспаханных полях невзятого Илиона, истлеешь в чужой земле, на радость троянским червям, так и не выполнив миссии. М-да, веселый мужик. Знает, чем утешить умирающего.

1 ... 18 19 20 21 22 23 24 25 26 ... 176
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?