Порочный наследник - Элизабет Мичелс

Он повернулся к Брайсу и Эйтону. Они смотрели на него, ожидая указаний.

Поправляя пальто и решительно настраивая себя на то, что сейчас должно произойти, Фэллон взглянул на лица своих людей, полные ожидания.

– Брайс, мне нужно, чтобы ты сделал то, что у тебя получается лучше всего.

– Побить кого-нибудь, пока он не образумится? Или влезть в чей-то дом и похитить бумаги?

– Я бы не сказал, что кража документов – это лучшее, что я умею делать, – чуть слышно промямлил Эйтон.

– Ни то ни другое. Сегодня я хочу, чтобы ты показался в обществе. Веди себя как герой. Рассказывай, как ты спас леди Викторию от пожара.

– Ты хочешь, чтобы он привлекал внимание к этому сумасшедшему событию? – изумился Эйтон.

– Да. Как я уже сказал, я хочу, чтобы он делал то, что умеет лучше всего, – болтал.

– И это даст повод связать мое имя с леди Викторией… Сент-Джеймс, – с ужасной догадкой в голосе произнес Брайс, – не может быть, чтобы ты задумал то, что, мне кажется, ты задумал. Я узнаю` это выражение твоего лица.

Фэллон не ответил. У него не было слов. Он просил своего друга отказаться от своей свободы, чтобы спасти репутацию дамы и будущее Общества. Это была высокая цена, и эту пилюлю ничем нельзя подсластить, чтобы сделать ее более приемлемой.

– Ни за что! Ты знаешь, что это будет значить для меня… для нее!

– Знаю. Но разве брак хуже, чем оставить ее одну противостоять этому скандалу? У тебя есть возможность исправить эту ситуацию. Я вижу, что ремонт можно сделать быстро, но разговоры об этом… Брайс, ты так же хорошо, как и я, понимаешь, как долго это будет продолжаться.

Он замешкался, ожидая возражений… затем откинулся на спинку стула, понимая, что решение принято и судьба Брайса предрешена.

– Полагаю, что для меня было чертовски великой честью вынести леди Викторию из горящего здания, – наконец согласился Брайс, глубоко вздыхая. – Оказывается, я не такой уж ни на что не годный, как считает моя семья. Хорошо! Я женюсь на ней ради Общества.

Эйтон хлопнул Брайса по плечу.

– Виски?

– Черт, у меня ноги подкашиваются. Да, я выпью виски, Эйтон. И твой стакан тоже.

Фэллон секунду с сочувствием смотрел на друга, затем встал и буркнул «спасибо».

Когда обсуждение всех деталей этого решения было закончено, Фэллон оставил парней напиваться и двинулся к двери. Ему нужно было поговорить о свадьбе с отцом леди Виктории. Прошло немало времени с тех пор, как он последний раз посещал лорда Ноттсби. Кажется, пробил час потребовать оказать ответную услугу.

Укрывшись в черной коляске, похожей на любую другую коляску на улицах Лондона, Реджинальд вытащил дневник из кармана и, поглядывая в окно на ледяной зимний вечер, стал постукивать пальцами по его обложке.

– Теперь такой респектабельный, – задумчиво произнес он, когда дом семьи Фэрлин показался вдали. С тех пор как они виделись последний раз, хозяин дома, Ноттсби, заработал отменную репутацию в обществе. Пышный титул, роскошный дом… Даже кусты в его саду были подстрижены соответствующим образом.

– После всего, что он украл у меня, – проговорил Реджинальд и крепче сжал дневник.

Скоро жизнь Ноттсби подвергнется ужасным разрушениям. Пускай наслаждается своей благородной репутацией сегодня, потому что в ближайшем будущем все это пойдет прахом.

Сент-Джеймс, конечно же, попытается остановить развитие событий. Этому человеку всегда нужно совать нос куда не следует! Сент-Джеймсу нужно было контролировать всех и вся вокруг него, он был готов сделать все ради защиты своих невинных и драгоценных «запасных наследников». Так было всегда. В конце концов, они набивали его карманы. Но ему не удастся помешать его планам.

– Ты сойдешь с ума, пытаясь сделать это, Сент-Джеймс. – Ухмыляясь, он слез с коляски и поднялся по ступенькам дома, где жил, с нетерпением гадая, что прочтет в следующей записи дневника леди Изабель.

Дневник Изабель Фэрлин

Февраль 1817 года

Весна 1817 года

Изабель любила свою сестру. И это сделало сегодняшний день таким ужасно сложным.

Она не знала, как долго стояла в своей спальне, обхватив себя руками, пока не вздрогнула. Большой латунный ключ от ее двери оставил въедливый отпечаток на ладони, но она не пошевелилась, чтобы облегчить боль. Ее предали.

– Изабель Фэрлин, открой дверь, сейчас же! – кричала ее мать из коридора.

– Нет, – прошептала она в пустоту комнаты.

– Если ты не откроешь, я найду управляющего и войду сама!

– Делай, что считаешь нужным, – ответила Изабель, но не была уверена, что ее голос слышен за отделанной панелями дверью, разделяющей их.

Два года назад она попросила двоюродную сестру Сью разрисовать виноградными лозами и цветами стены своей спальни. Она всегда считала их жизнерадостными: множество оттенков розового и фиолетового, окружавшие ее, полные жизни и ожидающие цветения на солнце. Четырем безликим стенам дома она предпочла идею жить в саду. И этот сад был счастлив. И никто не ругался в саду. Однако в доме…

– Изабель! – заорала мать, подтверждая ее мысли о жизни в доме, а не в саду.

Теперь стены сада навалились на нее и душили мыслями о том, как она ошибалась в своих иллюзиях. Она всегда верила в хорошее во всех вокруг себя, потому и верила всем.