Звезды любви - Нэн Райан

Диана, гневно вспыхнув, бросила резкий взгляд на рыжеволосую глупышку. Но не сказала ни слова. Когда они подошли к клетке, Диана тревожно всмотрелась в индейца.

Он нервно метался по клетке, словно раненое животное. Его густые, длинные черные волосы волнами вздымались и опадали. Ощутив присутствие посторонних, он остановился и холодно уставился на зрителей.

Рыжеволосая девица подошла ближе к решетке.

— Бог мой! Его рожей можно пугать детишек, но его тело… — Она нервно рассмеялась и добавила: — Должно быть, бедра у него отлиты из бронзы!

— Тебе-то что за дело до его бедер? — предостерегающе произнес сопровождавший ее объездчик.

Ледяной взгляд черных глаз краснокожего остановился на рыжей девице.

Но ненадолго. Диана танцующим шагом с намеренно вызывающим видом подошла ближе. Пышный край ее юбки взметнулся, когда девушка соблазнительно качнула бедрами. Диана не смотрела на индейца, но сразу почувствовала, что его взгляд сосредоточился на ней.

Малыш Чероки хлопнул в ладоши, и Диана сделала танцевальное па, другие весело поддержали его. Вся компания принялась резвиться на глазах у пленного краснокожего. Диана, хотя и ощущала в глубине души чувство вины, не отставала от прочих. Она по-детски дразнила его и насмехалась.

Но стыд и угрызения совести все нарастали в ее сердце. И когда веселая компания наконец удалилась, Диана почувствовала себя несчастной, она страдала из-за своего непростительного поведения. Она не могла забыть глаз индейца.

В этих темных, диких глазах светился ум!

Огорчение Дианы еще более усилилось вечером, во время представления, шедшего перед битком набитыми трибунами. Не в силах удержаться от того, чтобы вновь наблюдать за сценой, которая, она знала это, лишь вызовет в ней новый всплеск протеста и огорчения, она уселась на ограждении арены и смотрела на «номер» индейца, вызывавший бурный восторг толпы зрителей. Жалость и глубокое чувство вины терзали ее грудь. Она с отвращением наблюдала за тем, как клетку выкатили на арену, как смеющиеся женщины сбегали вниз с трибун и тыкали пальцами в краснокожего. А потом с печалью наблюдала за тем, как клетку в очередной раз открыли настежь и как великолепный дикарь, осыпаемый насмешками, предпринял очередную отчаянную попытку спастись…

Диана закрыла глаза, когда Малыш Чероки и его «Отчаянные объездчики» поскакали вслед за краснокожим.

Ее силы иссякли.

Она чувствовала себя душевно истощенной, и ей совсем не хотелось встречаться после представления с Малышом Чероки. Едва передвигая ноги, она тащилась к своему вагону. До нее донеслись вопли и бешеные аплодисменты, означающие, что краснокожий снова захвачен в плен.

И именно тогда, услышав эти оглушительные крики, Диана приняла окончательное решение.

Она должна освободить краснокожего со Скалистых гор.

Диана весьма неохотно отправилась ужинать с Малышом, когда шоу закончилось, и постаралась уйти как можно скорее, сославшись на головную боль.

Но на самом деле у нее отчаянно болело сердце.

Ее мучили сомнения. Она твердо решила отпустить на свободу индейца, но это привело к тому, что ее охватила странная смесь чувств… К спокойной уверенности примешивалась горькая тревога. Она была уверена, что совершит правильный поступок, и это утешало ее. Но в то же время она нанесет непоправимый вред успеху труппы и приведет в отчаяние полковника…

Ведь Диана приехала сюда из Вашингтона с единственной целью: помочь стареющим дедушке и бабушке спасти их любимое шоу. А открыв дверцу клетки, она тем самым захлопнет двери перед мечтами полковника…

Диана лежала без сна в своей узкой кровати, беспокойно ворочаясь. Было очень поздно; она рассталась с Малышом Чероки несколько часов назад. Должно быть, время приближалось к трем. Кэт Техаска, лежавшая на койке в противоположном конце купе, похрапывала. Свистящие звуки раздражающе действовали на и без того взвинченные нервы Дианы.

Вздохнув, Диана села, посмотрела на Кэт и стиснула зубы. Отбросив одеяло, она встала с кровати, взяла шелковый халат и, не зажигая света, осторожно прокралась в крохотную гостиную и плотно закрыла за собой дверь.

Надев халат, Диана поправила длинные растрепанные волосы и пошла к двери. Открыв ее, она высунулась наружу и огляделась.

Луна уже заходила, звезды побледнели. Было очень темно. Ни одно из окон вагонов длинного поезда не светилось.

Вся труппа спала.

Покрепче завязав пояс халата, Диана вышла. Августовская ночь оказалась на удивление холодна, а на Диане, можно сказать, почти ничего не было. Ее бледно-голубые ночная рубашка и халат были сшиты из тончайшего шелка и кружев. Сильный ветер проникал сквозь мягкую, легкую ткань. Диана запахнула халат и слегка вздрогнула.

Она прекрасно понимала, что ей бы следовало повернуться и уйти в вагон, она должна была лечь в постель…

Но вместо этого девушка спустилась по ступеням и босиком зашагала к северному краю арены. Она ни разу не посмотрела назад, уверенная, что в поезде все крепко спят.

Однако кое-кто все же бодрствовал.

В темном вагоне, расположенном ближе к концу поезда, не мог заснуть Древний Глаз. Он сидел в любимом кресле перед открытым окном; старый вождь ютов наслаждался предутренней прохладой, уйдя мыслями в прошлое. Его широкое некрасивое лицо было бесстрастно.

Внезапно черные глаза индейца расширились от удивления; он заметил, как стройная темноволосая женщина крадется в ночи. Вцепившись в обшарпанные подлокотники кресла, старый ют наклонился вперед, всматриваясь.

Потом едва слышно шепнул:

— Олененок!..

Тяжело сглотнув, он недоуменно следил за тем, как Диана быстро и уверенно обогнула огромную арену и скрылась в темноте. Снова шепнув: «Олененок…», — он подумал, что ему следовало бы пойти за ней.

Поднявшись с кресла, индеец поплотнее натянул на плечи пестрое одеяло, в которое завернулся. Но тут же снова сел. Малышка Бакхэннан была отчаянно независима, обладала взрывоопасным характером и могла впасть в ярость, если индеец примется следить за ней. Она взрослая женщина, которая решила отправиться куда-то среди ночи в одной лишь рубашке…

Сердце Древнего Глаза сжалось. Он догадывался, что все это значит. Олененок проводила все свое свободное время в компании Малыша Чероки. Похоже, сейчас она отправилась именно к нему. Старый ют печально покачал головой. Ему было больно; ведь девушка, которую он любил так, словно она была ему родной дочерью, портила себе жизнь, связываясь с таким типом, как Филипп Ловери. Ловери просто не достоин был Олененка.

Древний Глаз тяжело вздохнул. Он говорил полковнику — сразу после того, как Филипп Ловери появился в их труппе, — что считает этого молодого человека слишком честолюбивым и беспринципным, способным доставить одни лишь неприятности. Но полковнику Ловери понравился, и он не стал слушать вождя. А теперь, похоже, полковник одобряет растущую дружбу своей внучки с Малышом Чероки.