Она написала любовь - Тереза Тур

— Вы же много путешествовали? — спросила Агата, стараясь не есть слишком быстро.

По правде говоря, это было не так просто сделать, потому что… вкусно-то как!

Эрик вспомнил свои деловые поездки и покачал головой:

— Можно и так сказать.

— Были и в Волине, в империи Чи-джо-ида.

— И в Оклере, по вопросам заключения мира. И в Ганзейском союзе.

При мысли о последнем бывший канцлер привычно поморщился. Он не любил торговцев. Даже к оклеровцам — врагам — и то относился с большим уважением.

— А вам не скучно было в поместье?

Барон рассмеялся:

— Вы знаете, нет. Я полюбил старый дом. Тихо. Спокойно. Можно представить себе, что войны никогда не было. Забыть, как страшный сон. Расстрельные списки. Сожженные города. Людей, по которым даже скорбеть некогда…

— Но мы же победили…

— Да. — Он допил вино. Налил еще. — Победили…

— Простите. Простите меня, я… Наверное, зря подняла эту тему. У вас тяжелые воспоминания.

— Не думайте об этом. И не извиняйтесь. Лучше скажите мне… О чем вы думаете? У вас такой озабоченный вид, что еще немного, и я решу, что ужин вас не впечатлил.

— Ах нет, что вы! Все очень вкусно. Вино чудесное… Знаете, я вас помню во дворце, на церемонии награждения. Людвиг тогда получил Королевскую премию.

— Это интересно. И что же вы помните?

— Вы мне тогда показались… Таким недовольным. Вот ни за что бы не поверила, что вы можете так улыбаться!

— Как так? — Барон смотрел так пристально, что Агата смутилась.

— Не знаю… Тепло. Весело. Искренне.

— Мне всегда были не по душе помпезные дворцовые мероприятия. А уж как вспомню расчеты с министром финансов: откуда взять деньги на все эти увеселения…

— А мы на эту премию доходный дом в столице купили, — растерянно ответила Агата: с такого ракурса она дворцовые праздники не рассматривала.

— Рад, что деньги пошли на что-то полезное.

Господин барон поймал недовольный взгляд Эльзы и печальный Грона. Тяжелый вздох. Безмолвное рычание.

А как иначе? Ну, посудите сами: вечер, ужин при свечах. Мужчина и женщина, которые нравятся друг другу, но сидят, как на дворцовом мероприятии? Странные все-таки люди… Глупые…

Эрику хотелось спросить у Агаты: как так получилось, что он ее не заметил на награждении. Она ведь была рядом с мужем. Его самого бывший канцлер помнил хорошо — белый мундир с золочеными эполетами, чуть откинутая назад голова, гордая, снисходительная улыбка. Неприятный все-таки тип!

Женщины рядом с писателем он не помнил… А ведь она должна была блистать в тот вечер! Вечернее платье. Открытые плечи, перчатки, драгоценности? Он напряг память еще раз. Нет. Ничего такого он не помнит. Как же так? Как так получилось, что такая женщина — и стала… тенью?

— Да как ты осмелилась? Привести в мой дом своего любовника?!! — Пышная пожилая дама воздела руки к небесам. — Какой стыд! Позор! О, мой мальчик… Мой бедный мальчик, Людвиг! Людвиг! О! — Дрожь в голосе, слезы в маленьких, еле выглядывающих из-за надутых щек глазах…

Эрик нахмурился, если бы не интересы следствия, то все бы родственники драгоценного писателя уже бы паковали чемоданы.

Эльза с интересом посмотрела на потолок, не свалится ли оттуда что-нибудь от таких громких звуков. Грон лишь покачал головой — да что такое с его решительным и жестким, прекрасно воспитанным хозяином? Почему он позволяет подобное поведение в присутствии дамы и собак?

— Хочу заметить, — спокойно ответила Агата, посчитав про себя до десяти и сделав несколько глубоких вдохов, — что, во-первых, это — мой дом. Мой и Людвига…

— Твой дом? Нет, вы посмотрите на нее? Этот дом куплен на деньги моего талантливого мальчика! Гениального писателя современности, работавшего на благо семьи не покладая рук, днем и ночью! О, мой бедный наивный сын! Какую змею ты пригрел на своей груди… Впрочем, все талантливые люди наивны и доверчивы. Ими так легко воспользоваться! Стоит лишь побольнее нажать на некоторые струны их души…

— Что касается вашего последнего замечания — не могу не согласиться. Но мы отвлеклись. Так вот, повторяю: во-первых, этот дом принадлежит мне и Людвигу. Во-вторых, этот господин приставлен ко мне следствием…

— Зачем? — изумилась фрау Лингер. — Могли бы просто оставить тебя в тюрьме!

— Приставлен следствием по той причине, что меня хотели убить, — все так же спокойно договорила Агата, стараясь не обращать внимания на то, что в голове у нее застучало.

Руки тряслись, а лицо фрау Лингер почему-то стало огромным, во всю комнату. Оно отделилось от полной фигуры и медленно поплыло на нее.

Эльза и Грон подошли к Агате и встали с двух сторон. На всякий случай. Если их гостья вдруг упадет. Да что ж с хозяином? Почему он это не прекратит? Давно пора сворачивать семейный балаганчик. Весь вечер на арене — фрау Лингер…

— Ррррррррррр…

— Ррррррррррррр…

— Убить? — усмехнулась мать Людвига, отскочив тем не менее подальше и опасливо поглядывая на собак. — Да кому вы нужны?

Агата вдруг почувствовала дикую ненависть ко всему, что было вокруг. Особенно к тем, кто додумался дать писателю Людвигу фон Лингеру Королевскую премию и прокричать об этом на весь Отторн. До этого они же жили спокойно! Родственники знать не знали, что Людвиг фон Лингер, их брат, дядя и сын, в котором до этого момента фрау Берта была крайне разочарована, — вполне успешный писатель. Не стремились общаться. Это, оказывается, было счастье. А он, глупец, переживал.

Не в силах смотреть на свою свекровь, супруга писателя опустила глаза и встретилась взглядом с Эльзой. Мысли низерцвейга с золотистой шерстью и острой мордочкой, но все с теми же глазами, похожими на два драгоценных кристалла, ворвались в сознание: «Ты уверена, что была счастлива? Хочешь… вернуть все назад?»

Агата долго смотрела Эльзе в глаза и наконец честно ответила: «Нет. Ни за что!»

Она вдруг поняла, что ни за что на свете не согласилась бы отказаться от возможности написать свою, только свою книгу! Ни за что на свете не согласилась бы никогда не знать Эльзу, Грона и… барона фон Гиндельберга, бывшего канцлера его величества, коротающего дни в старом тихом доме за мирным, безобидным занятием — артефакторикой. Кстати, Эрик должен пить гранатовый сок и отвары. Регулярно! А он… отвлек ее цыпленком под каким-то там соусом и гранатовым вином. И она купилась!

— Матушка, что за крики? — В холл вышел молодой человек.

Высокий белокурый, он улыбался светло и искренне, однако собаки напряглись.

— Рррррррр…

— Бесстыдство! Какое бесстыдство, Ульрих! — Мать Людвига делала вид, что промокает несуществующие слезы уголком накрахмаленного платочка.