Слепень - Вадим Сухачевский

– «Невидимок»? – догадался Юрий.

Николаев кивнул:

– Вот-вот. Сильных, дерзких, бесстрашных, не дай бог даже с одним таким повстречаться, а уж каких дел они успели понаделать в нашем тылу! Мы, в конце концов, почти всех переловили – но чего это стоило! А сейчас он там, под Витебском, новую группу таких готовит… Это я так, к общему сведению, сейчас к нему пытаются подобраться другие наши люди, вы-то с ним, слава богу, там, в Варшаве, не пересечетесь, он-то вас еще по N-ску наверняка знает в лицо… Ну а теперь – главное…

Наконец начался собственно инструктаж. Два генерала говорили по очереди, на Юрия и Катю посыпались всяческие сведения, их было великое множество, инструктаж длился больше двух часов, записывать, понятно, ничего было нельзя.

Затем им устроили проверку. Генералы быстро бросали им вопросы, а они с Катей должны были, не задумываясь, на них отвечать.

– Отлично! – подытожил генерал Панфилов. – Николай Николаевич не ошибся в вас. Впрочем, сколь я знаю, он никогда не ошибается… Ну а сейчас позвольте вас оставить, у меня неотложные дела. Желаю удачи. – С этими словами он покинул кабинет, оставив их с генералом Николаевым.

– А теперь, – сказал Н. Н. Николаев, – о том, почему именно на вас пал мой выбор. Четко выполнять задание умеют многие, но существуют вещи, которые не в силах предусмотреть никакой инструктаж. Умение импровизировать, неординарное мышление – и, на мой взгляд, вы оба этими качествами обладаете в полной мере, ведь я все эти годы приглядывался к вам. Так вот, помимо напрямую поставленной задачи – в вашем случае это получение документов и переправка их сюда, – разведчику иногда, в случае везения и умения мыслить не только в рамках прямого задания, удается решить еще и другие задачи. Что касается вас, то я бы сформулировал эти задачи так. Выяснить, кто этот «крот», окопавшийся здесь, понять, почему все время проваливались те, кого мы посылали за этими документами до вас. Возможно, возникнет что-то еще. Тут можно полагаться только на собственную интуицию и на волю его величества случая, истинного бога для любого разведчика. Тут никакие инструкции вам не помогут, поскольку лишь там, на месте, может посчастливиться поймать этого бога – случай – за бороду. Возможно, вы поняли меня.

– Весьма смутно, – признался Юрий.

Катя лишь кивнула в знак согласия с ним.

– В том-то и дело, – вздохнул Н. Н. Николаев, – что по-другому я не могу вам это объяснить. Ну а то, что это звучит весьма смутно… – Он взглянул на Юрия. – Вы же математик, а там, в вашей науке, как я понимаю, и до́лжно превращать смутные догадки в четкие доказательства. – И, взглянув на часы, произнес: – Все, нам уже пора в аэропорт. Если возникнут еще какие-то мысли, поговорим об этом в машине. Поехали!

* * *

Машину генерал Николаев вел сам – видимо, все же до конца не доверяя тому капитану-водителю.

Путь Юрию предстоял долгий и весьма кружной. Сперва под видом швейцарского дипломата он должен был «вернуться» из Москвы в Берн, затем, сменив документы, прибыть на оккупированный немцами север Франции в качестве представителя Красного Креста и лишь оттуда, превратившись в Жоржа де Круа, отправиться в Варшаву. Катин путь был короче. По своим подлинным документам она, миссис Сазерленд, вылетала в Стокгольм, а оттуда якобы тайком (амурные дела требуют от замужней женщины скрытности) посетить Варшаву, чтобы встретиться с Жоржем де Круа, своим давним тайным любовником.

Расстаться им предстояло на две недели. Боже, на целых две недели! За четыре года они не расставались ни на один день, так что эти две недели сейчас казались вечностью. Как этот балбес Жорж де Круа мог не видеться со своей возлюбленной многими месяцами?!

Перед вылетом его самолета они, не говоря больше друг другу ни слова, крепко обнялись.

Напоследок генерал Николаев протянул Юрию какую-то книжку, обернутую в швейцарскую газету:

– У вас будет время прочитать. Зная вашу память, советую даже как можно больше из нее выучить наизусть, это может пригодиться. – И, проводив его до трапа, на прощание крепко пожал ему руку.

* * *

В салоне «дугласа», вылетавшего в Берн, пассажиров было немного, в основном дипломаты и представители общественных организаций. Все расселись поодиночке на места возле иллюминаторов, и лишь к Юрию подсел какой-то господин – видимо, с целью просто скоротать полет за разговорами.

Господин был несколько комического вида, одетый во все черное, с седой бородой, с черной шляпой на голове. Когда он снял шляпу, под ней оказалась ермолка.

– Вы из Швейцарии? – спросил он по-немецки с явным налетом идиша.

Жорж де Круа (ах нет, пока еще Макс Айзенгофф, швейцарский дипломат) кивнул.

– Разрешите представиться, ребе Моисей Шляпентох.

Макс Айзенгофф по большей части молчал, зато рэб Шляпентох говорил почти без умолку. Он оказался представителем Антифашистского еврейского комитета, посещавшим Москву для встречи с Соломоном Михоэлсом, который возглавлял советское отделение этого комитета, а дальше ему предстоял долгий перелет из Берна в Нью-Йорк, где предстояла встреча с Альбертом Эйнштейном.

– Ирония судьбы! – говорил ребе Шляпентох. – Эйнштейн получил звание арийца! А потом его лишили этого «высокого звания». Ха-ха! Они там, в Германии, должно быть, думали, он этого не переживет! – И почти без паузы начал рассказывать про свою жизнь.

Сам он оказался родом из Бердичева, но уехал во Францию еще до Октябрьской революции. Кто ж знал, что Гитлер оккупирует Францию за три недели! Он-то сам случайно находился в это время в Великобритании, так что чудом уцелел, а вот семья…

– Наверно, никого из них уже нет в живых, – проговорил он, и на глазах у него выступили слезы. – Ни Голды, жены, ни Шейлы, дочери, ни даже маленькой внучки. Он ведь, этот зверь Гитлер, даже младенцев не щадит!.. Печальная судьба! Вон, Голдочка убежала от погромов в России, – и что вышло?! А в России, как вы думаете, герр Айзенгофф, погромов никогда уже больше не будет?

– Я не слишком осведомлен о том, что происходит в России, – ответил герр Айзенгофф, – но пока вроде бы нет ничего подобного.

– Да, и Илья Эренбург, и Шоломэ Михоэлс пока что живы и, я смотрю, даже пока благоденствуют… Впрочем, Россия такая страна, что в ней любое может случиться. Эренбург уверен, что никогда уже не будет ничего такого, а вот Шоломэ, мне показалось, не слишком разделяет его уверенность, и знаете, герр Айзенгофф, история моего народа склоняет меня больше верить именно ему, Шоломэ.[40]– И философски добавил: – На то она и судьба, что от нее не скроешься ни в России, ни во Франции, ни на Марсе, нигде…