Москва. Лица. Факты. Свидетели эпохи - Леонид Николаевич Лазарев

– Стоп, стоп!!! Выскочив из автомобиля, я глотнул свежего воздуха. У меня полегчало на душе.

…В качестве фотожурналиста я нахожусь в квартире очередного космонавта. Зашел разговор о Гагарине, которого я называл «Юра». Мой новый герой, внимательно посмотрев на меня, говорит:

– Слушайте, ну какой он вам Юра!?

Я не ожидал такого поворота разговора и с обидой ответил:

– Когда уважаешь, конечно, необходимо имя и отчество, но когда восторгаешься – то Юра, Юрочка! Мой собеседник немножко осекся. В комнате воцарилась тишина…

Девушка

Когда тебе 18 лет, кровь может заиграть от одного только взгляда на обаятельное создание. А если девушка привлекательная и ей нравится ловить на себе взгляды?! Это будоражит. Хочется сделать что-то необыкновенное, как-то блеснуть, обратить на себя внимание.

Такая девушка появилась на горизонте. Она сейчас, она передо мной, она здесь! Как ее звали? Это не имеет значения. Важно то, что рядом стоял мотоцикл и была пристегнута сумка с аппаратурой. Я был богат возможностью поснимать ее. Да и тайное желание обнять юное создание было… что там скрывать. Но, чтобы запечатлеть девушку, надо было доставить ее в место… достойное этого замечательного, красивого личика. Я предложил ей сесть на мотоцикл и проехать в Звенигород, на что она сразу согласилась.

Мы почти на крыльях взлетели на мотоцикл. Взревел мотор. Железный конь помчался по 3-му Лесному переулку к моей любимой церкви…

Смеркалось. День кончался. Подъезжая к церкви, я почувствовал перед собой нечто. Соображать было некогда. ОПАСНОСТЬ!!! Я успел положить мотоцикл налево, под углом, делая как бы зигзаг влево. Мы промчались мимо стальной рельсины, середина которой опиралась на кучу строительного мусора.

Я остановил машину. Мгновение понадобилось, чтобы оценить, что произошло и что могло произойти… Могло произойти? Ну, мы, как две бабочки, были бы нанизаны на эту иголочку. На правом рукаве моей рубашки темнела полоса грязно-рыжей ржавчины.

Старообрядческий храм Николы Чудотворца. 1960

Мотор продолжал работать. Я сидел, опустив руки. Взгляд упирался в асфальт. Голова медленно переваривала случившееся, отматывая время назад. Кожа на лице еще хранила холодок встречного ветра от скорости…

Передо мной старообрядческая церковь Николы Чудотворца, на которой фокусировался мой взгляд в ученические и студенческие годы. Окна родительской квартиры выходили прямо на нее…

В сумерках разглядеть серо-ржавую стальную иглу, да еще с торца, да еще при быстром приближении, наверное, невозможно. Однако это случилось. Кто или что резко изменил прямолинейное движение на рельсину? Я был не в состоянии… Какая поездка?! А девушка?!

Я чуть было не сгубил чужую душу! Опасность исходила от красавицы, сидевшей позади меня. Интуитивно отодвигаюсь. Без слов помогаю ей сойти с мотоцикла. Ни слова не говоря, окинув взглядом знакомый храм, медленно разворачиваюсь и уезжаю… У меня возникло чувство долга, не покидающее меня по сей день.

Ильинский

Последний спектакль с участием И. Ильинского. 1985

– У нас в Политехническом музее в большой аудитории будет выступать Игорь Ильинский, давай мы снимем его выступление на твою кинокамеру и выдадим эту работу за работу нашей студии.

А я только что в это время купил шестнадцатимиллиметровую кинокамеру Admira. Это был прекрасный аппарат по тем временам, с аккумулятором. Внешний вид был впечатляющим, да и возможности тоже.

– Мы покажем на экране выступление Ильинского. Для начальства это будет замечательно!..

Начинаю снимать общий план, между сценой и зрительным залом, потом встаю на сцену, начинаю снимать ближе. Подхожу к нему сзади. Он продолжает читать. И, когда я стал приближаться к нему все ближе и ближе, вижу, что он на меня глазом начинает постреливать. Но, когда стрекоту камеры знаменитый артист уловил с расстояния в один метр, он прекращает чтение, поворачивается и сердитым голосом выговаривает:

– Вы мне мешаете!.. Прекратите!

Да, режиссура выступления была нарушена. В те годы его не снимал кинематограф, он активно читал со сцены…

Интонацию его возмущенного голоса мне пришлось вновь услышать через многие годы уже на сцене Малого театра. Это был сезон 1985 г.

Давали «Дядюшкин сон». Я смотрю на сцену через видоискатель фотокамеры.

Неожиданно Ильинский поворачивается куда-то в сторону, в какую-то нишу и громким голосом говорит:

– Вы плохо суфлируете, я вас не слышу!

Прозвучали те самые, знакомые интонации, которые когда-то слышал в Политехническом музее…

Зал замер. Все стихло. Повисла гробовая тишина.

В тишине зала публика слышала слова суфлера, произнесенные с идеальной чистотой. Ильинский бросает в зал реплику, полученную от суфлера. Зал дал актеру договорить эту реплику. Через секунду шквал аплодисментов обрушился на сцену и на суфлера. Аплодисменты волнами накатывались на счастливых участников спектакля. Это была единогласная поддержка почти глухого и слепого артиста…

Звук затвора моей камеры сливался с восторгом зрителей. Оказалось, что это был последний спектакль с участием великого мастера сцены. Через камеру у меня была возможность наблюдать и снимать стоявших рядом с нашим героем артистов, с улыбками и привкусом гордости. Случилось так, что в этот же день я помог подвести его к выходу из здания театра. Подоспела супруга, актриса Малого театра. Пара вышла из служебных дверей… Это был последний выход великого артиста из родного театра…

Андрей Вознесенский

Первый раз я снимал Андрея Вознесенского в Политехническом музее в 1963 г. Это был поэт, не читающий стихи, а поющий размашистым лирическим слогом. Он был не очень красив, с несформированным лицом. В кадре 1963 г. поэт с закрытыми глазами и певческим ртом, откуда льется мелодика. И вот наступил 78-й год. Он предо мной. Я у него дома, в квартире. Он хозяин. Приглашает:

– Чайку?

– Нет. Потом!

– Ну, что мне делать? Где встать?.. Лечь? Он что-то говорил, я лениво отвечал. Мне показалось, что он в маске, которую надо с него снять. Одно дело хотеть, другое – мочь. Несколько раз я просил его пересесть с одного места на другое, в то же кресло, но в другой комнате. Не получалось. Он стал улыбаться. Тоже не получалось. Я еще раз попросил его сесть в кресло. Он расслабился, расплылся. Я заметил – такой кадр не подойдет, такое состояние не характерно для поэта, у которого струны души натянуты, чтобы не сфальшивить.

– Позвольте, я задерну занавеску.

– Да, делайте, что считаете нужным.

В