Целитель, или Любовь с первого вдоха - Диана Билык

— Пришел в чужой дом, к чужой жене, — пытаюсь оттолкнуть его, но тщетно — я словно привязана, приклеена к нему. — И думаешь, что все так просто? Захотел — взял?

— Покажи мне мужа, и я уйду, — прикусывает мое ухо, рассыпая пучки мурашек по коже. Невесомо шепчет, а я чувствую спиной и бедрами, как его колотит. — Навсегда уйду и… — поцелуй перебегает с затылка на шею, шершавый язык рисует линию по скату, зубы подцепляют ворот футболки и немного стягивают вниз, впиваются в плечо, делая меня податливой глиной в его руках. — Когда ты так близко, мне крышу сносит. Скажи, что муж — это всего лишь прикрытие. Скажи, что ты осталась одна. Я ведь помогу, дам тебе защиту и поддержку. Арина-а-а. Я ведь так мало прошу взамен. Тебе же тоже это нужно.

— Что именно? — стискиваю рукоять до боли в пальцах и не дышу. Меня будто парализовало от его сладких прикосновений.

— Секс. Просто секс.

— Идиот, — срывается с губ. Резко поворачиваюсь к Давиду лицом и выставляю перед собой нож, но он, дурак, будто пьяный — прижимается к лезвию горлом и не моргая смотрит в глаза.

— Так и есть, не отрицаю, — не говорит, просто шевелит губами и тянется ко мне. Кончик ножа прокалывает его бледную кожу, и я, заметив выступившую капельку крови, испуганно разжимаю пальцы.

Аверин ловко перехватывает прибор, чтобы швырнуть его в мойку. Улыбается, гад. Так победно, будто не меньше чем Рим завоевал.

— Ты тоже хочешь меня, — и щурится. Хитро, как только он умеет.

— Ты не по адресу. Я такими вещами не увлекаюсь, — так противно, что он считает меня распутной текущей самкой, но последние недели я сама не своя — будто отравлена после его появления.

— Сексом все увлекаются. Тем более, это очень полезно для здоровья.

— Я, — выставив руки, толкаю его в грудь. — Сказала. Нет.

Аверин не отступает. Смеется. Красиво так, переливчато, глубоко, отзываясь в груди нежной вибрацией.

— Но почему? Я же красивый. Страстный. Сделаю тебе хорошо, не сомневайся.

— Ты наглый придурок, вот кто.

— Наглый, да, но не придурок, — хохочет. — Хотя… может, чуть-чуть сдурел от тебя. Все ты виновата. Слишком пахнешь. Слишком… недоступная и манящая.

Так хочется засмеяться в ответ, но я мотаю головой, чтобы прогнать внезапную веселость. Все серьезно. Он — моя старая хроническая болезнь, и я не хочу снова заболеть. Не имею права. Должна его прогнать, желательно так, чтобы никогда больше не вернулся.

— Я замужем, Давид, — надавливаю ладонями на его грудь, пытаясь отодвинуть, но Аверин, как гора. Твердая, горячая, с вулканом на вершине, что вот-вот разродится лавой.

Ступает ближе, наклоняется и снова смеется.

— Муж тебя явно не удовлетворяет, Ласточка, если ты так голодна, — он так быстро стискивает меня в объятиях, что я не успеваю опомниться. — Я сделаю тебе приятно. Ты не пожалеешь. — Ладонь нагло проскальзывает под футболку, под ней ничего нет — лифчик совсем развалился, и, соприкоснувшись с кожей, заставляет меня тихо пискнуть. Аверин ловок и быстр, стискивает сосок и широкой амплитудой растирает его между пальцами, отчего я теряю равновесие и дар речи.

Только и слышу трах… трах… трах в груди и вытянутый над ухом стон. Мой. Или его. Плевать. Теряюсь в острых и нужных мне ощущениях, плыву по бурной реке, что угрожает растереть меня о прибрежные камни. Что я творю?

— Умоляю, — сипло роняю, когда Аверин приподнимает меня за талию и усаживает на стол. — Отпусти.

— Не могу… — губы к губам, но не в поцелуе, а в настоящей борьбе за воздух. Так глубоко и жадно, что я теряюсь в пространстве и времени. Прихожу в себя, когда Давид стаскивает с меня джинсы, приподнимает осторожно, чтобы освободить ягодицы, и холодная столешница касается голой кожи, а одежда падает на пол с тихим шорохом.

Миг, звонкий, как будто звезды с неба угрожают просыпаться, и Аверин высвобождает себя, немного приспуская брюки. И взгляд не отводит. Горячий, дикий. Не спрашивает, не ждет, жадно прижимается, чтобы развести шире мои ноги и толкнуться, но внезапно с рыком вскрикивает, словно его батогом ударили по спине, и отстраняется. Буквально отскакивает, пытаясь что-то сбросить с себя.

Я от неожиданности и возбуждения не соображаю — так и сижу распластанная на столе, а потом замечаю черно-белое лохматое чудо, бросившееся наутек из кухни.

— Ох, скотина ты, Мурчик, — огрызается Давид. — Я же отомщу. Отрежу кое-что — не будешь такой резвый… Усатый охранник.

Я едва не падаю на пол, слетая со стола. Быстро поправляю футболку, благо она длиннее бедер и все прикрывает, и в ужасе смотрю, как на белоснежной рубашке Аверина проступают алые росчерки, а мужчина, выглянув из-за плеча, будто и не обеспокоен ранами, неотрывно смотрит на мои губы и вдруг смеется.

— Только не говори, что ты замужем за котом.

Давид. Наши дни

Поначалу мне кажется, что она растерялась и, приоткрыв, мною обласканный секунду назад, рот, перестала дышать, но девушка вдруг отряхивается и на ее губах появляется ясная, незнакомая мне улыбка. Улыбка, напоминающая солнце, согревающая до дна моей испорченной души.

— Идем, — заметив мой взгляд, Арина бросается к одной из полок, достает коробку с мультяшными зебрами и прячет себя за нее, будто я без этой преграды не могу представить, какая у нее упругая грудь. — Нужно обработать, — кивает на мою спину.

— Сильно разодрал? — пытаюсь глянуть, но меня сейчас не раны волнуют, а желание продолжать наше секс-рандеву. Вот же Мурчик, кайфолом, такой момент испортил.

— Нужно посмотреть, — тише бормочет девушка и уходит в комнату. Я жадно смотрю ей вслед, на ноги и бедра, и только когда она исчезает в коридоре, даю волю эмоциям.

Матерюсь под нос, как сварщик на заводе. И, самое паршивое, больно не от царапин, больно в паху — яйца скручивает, заставляя меня согнуться пополам и застонать. Бля, придется-таки Крис просить о помощи, свихнусь же без секса.

Когда боль немного отступает, и я могу хоть как-то разогнуться, бреду в комнату. Арина сидит около стола, ко мне спиной. Приготовила перекись, вату. Сидит прямо, словно ей в спину штырь вживили, и смотрит в окно.

— Ложись, — сипло говорит она.

Я замираю позади. Желаю опустить ладони на маленькие плечи, повернуть к себе и… но я понимаю, что она испугается. Теперь все заново придется начинать. Вот же котяра облезлый! Двадцать сантиметров разделяют нас, но я чувствую, как она мелко дрожит, слышу, как порывисто дышит.

— Арин…

— Не нужно. Это не повторится больше, — говорит еле слышно, но словно не мне, а себе.

— Ты нравишься мне, — ближе ступаю, почти касаюсь бедром ее спины, и девушка вытягивается еще больше, поворачивает голову, чтобы я видел ее профиль.

— А ты мне нет. Я замужем, — говорит четко и ровно. Слова, что бьют получше кошачьих когтей, практически рвут кожу, заставляют сердце кровоточить.